Курды: История идентичности

В последние два года мир стал свидетелем поистине эпического национального подъема курдского народа. Если раньше Курдистан был максимум этногеографическим понятием, то сегодня, после ожесточенных сражений курдских националистов с ИГИЛ, после Кобани и Мосула, после создания автономных курдских зон, подобных Рожаве, всерьез заговорили о Великом Курдистане, как о политической реальности, способной изменить весь Ближний Восток.

К этому можно добавить сенсационный результат турецких парламентских выборов, после которых в Великое национальное собрание Турции впервые прошла прокурдская Демократическая партия народов во главе с Селахаттином Демирташем, и также закончившееся перемирие между Турецкой республикой и КРП, что вылилось в продолжение длившей с 80-х годов войны.

Иными словами, курдский этнос сегодня накален, он бурлит и выплескивается. Самый большой в мире народ, не имеющий своего национального государства, переживает сегодня нечто вроде итальянского Рисорджименто. Эта борьба курдских националистов обоснованно вызывает беспокойство у всех мусульман, не только турецких и сирийских. Слухи о Курдистане как о новом «Израиле», откровенное левачество вкупе с возрождением архаичного зороастризма, этническая чистка арабских сел – все это сегодня заставляет многих мусульман относиться крайне негативно не только к курдскому национализму, но порою и к самому явлению курдской национальной идентичности.

Поэтому, чтобы разобраться в сегодняшних событиях, мы сделаем небольшой экскурс в историю курдской идентичности и курдского политического национализма. Заранее сделаем оговорку, что целью этой статьи не является чисто этнографическое исследование. Мы обращаем внимание не на этногенез курдского народа, и даже не на политическую историю. Нас интересует именно идентичность.

Шарафнаме

В попытках утвердить корни курдской идентичности ученые очень часто обращаются к знаменитой Шарафнаме (Şerefname), книге XVI века, передающей династическую историю курдов. Ее автор – Мулла Хаким Идрис Шараф-хан Бидлиси (ум. 1603), правитель эмирата Бидлис, историк, военный стратег, математик, писатель и поэт, блестящий представитель средневековой курдской знати. Получивший прекрасное образование и воспитание при Сефевидском дворе шаха Тахмаспа, Шараф был назначен вождем всех курдских племен Ирана с титулом «амир аль-умара», а также правителем Нахичевани в Азербайджане. Однако уже через два года он присягнул Османскому султану Мураду III, который назначил его правителем санджака Бидлис. На протяжении 10 лет эмир Шараф был командующим практически всех Османских компаний против Сефевидов, а в возрасте 53 лет в 1597 году он передал бразды правления своему сыну, а сам сел за написание самой важной средневековой курдской книги. Впервые в истории курдский историк написал книгу (на фарси, кстати), где курдские история, культура, наследие и общество были поставлены во главу угла, а не рассматривались в контексте истории больших мусульманских держав.

История Заххака, содержащаяся в книге, наверное, является самой популярной легендой, объясняющей происхождение курдов. Согласно этой легенде, курды это дети населения, бежавшего от тирании Заххака, знаменитого в основном по эпосу Фирдоуси «Шахнаме». Заххак был пятыми правителем после Джамшида в мифической династии Пишдади, правившей как Ираном, так и Тураном. Он был столь тираничен, что некоторые историки называют его Шаддад, древний правитель, символизирующий зло и насилие. За его злобный нрав Бог наказал его открытыми змееподобными ранами на каждом плече. Из-за этих ран Заххак жил в постоянных болях, и ни один врач не мог ему помочь. Однажды перед ним предстал дьявол, который сказал ему, что единственное средство от бесконечных болей это мозги двух юношей, которые надо ежедневно прикладывать к ранам. Соответственно, Заххак решил казнить двух юношей, а их мозги приложил к ранам. Как ни странно, это сработало.

Такое лечение в духе доктора Ганнибала Лектора продолжалось какое-то время, но затем повар, отвечавший за ежедневные казни невинных юношей, смилостивился и стал отпускать каждый раз одного из них, чтобы он мог сбежать в горы. Он смешивал бараньи мозги с мозгами юношей и приносил эту смесь Заххаку. В качестве условия освобождения повар требовал, чтобы юноши жили в горах, и держались подальше от людных мест, дабы тем самым не сдать его.

Именно из этих освобожденных людей, заселивших горы, согласно легенде и появились «курды». Легенда не сообщает, кто именно назвал их так, но автор предполагает, что их назвали так за необычайную смелость и отвагу, которые присущи природе этого народа. Долгое время курды держались вдалеке от цивилизации, позабыв о культуре, искусстве, и обществе, в котором они жили до своего освобождения. Шараф-хан так говорит об этом:

«Мало-помалу число их возросло, они переженились, потомство их возросло, и народ тот назвали курдами. В течение долгого времени и многих лет питая отвращение и страх к общению с людьми и посещению населенных мест, они создали свой язык и наречие. Они начали осваивать, засевать, заселять леса и горы, лоно чащ и горные вершины. Некоторые из них, став владельцами верховых животных и овечьих отар, ушли в степи и равнины».

Похожую легенду приводят и некоторые арабские историки, например аль-Масуди, а после них еще и Фирдоуси в Шахнаме. Фирдоуси говорит так:

«Когда две сотни мужей (т.е. беглецов) собрались вместе,

Так что никто из них не знал друг друга

(Повар) дал им для пропитания несколько коз и овец

И утвердил пустыню перед ними (т.е. послал в необитаемые земли)

Теперь, у курдов их корни к этому народу восходят,

Так что не помнят они о цивилизации»

Интересно, что эта легенда, приведенная в Шарафнаме, по сути утверждает, что курды являются объединением (консорцией) различных групп, создавших свой собственный язык и цивилизацию в результате изолированного проживания в горах.

Хотя Шараф-хан упоминает в книге много раз слово «курды», он не дает точного определения этому термину, то есть не объясняет, на чем собственно курдская идентичность держится. Из его текста выходит, что этот термин означает некую коллективную идентичность, связанную с географическим регионом, то есть Курдистаном. А вот Курдистану он дает определение гораздо более ясное:

«Начинается вилайет Курдистан с Хормоза, который находится на берегу Индийского океана. Оттуда граница тянется по прямой линии и подходит к вилайету Малатии и Мараша, где и кончается. С севера эта линия проходит через области Фарса, Ирака Персидского, Азербайджана, Армении, с юга — через Диарбекир, Мосул и Ирак Арабский. Однако ее ответвления простираются от самых отдаленных [районов] восточных провинций до окраин западных областей».

Соответственно, курды здесь — это жители этого Курдистана. Шараф-хан дает достаточно сложную картину курдского сообщества, поделенного на различные языковые и племенные категории. По его словам, курды могут быть разделены на четыре группы, основанные на своих традициях, языке и социальном положении: курманджи, лур, кал-хор, и гуран. При этом группу заза, чья этническая принадлежность по-прежнему является спорной, он не относит к курдам. А группу лур, которая эмигрировала из района Дамаска, по его словам, и чья принадлежность тоже сегодня спорная —относит, впрочем, не объясняя причины. Его также совершенно не смущает, как многих людей традиционного общества, что, говоря о курдских династиях, он возводит их родословные к арабским династиям Омейядов и Аббасидов. Для него в этом нет никакого противоречия, несмотря на то, что курды и арабы это разные этнолингвистические общности.

Интересно, что согласно Шараф-хану, один из главных героев Шахнаме, Рустам сын Заля, был курдом, о чем якобы сообщает сам Фирдоуси. Имеется в виду выражение Рустем-и-Курд, причем, скорее всего, второе слово читается как «gurd», что на фарси значит «герой». Таково мнение абсолютного большинства ученых, однако сложно представить, чтобы весьма образованный Шараф-хан, у которого фарси был первым языком (поскольку он рос при Сефевидском дворе), ошибся. Возможно, он сделал это намеренно, чтобы легитимизировать курдское общество, членом которого был сам. Кроме того, он перечисляет еще ряд знаменитых героев, воинов и алимов, бывших курдами по происхождению.

В общем, Шарафнаме является ясным доказательством того, что к концу XVI века по крайней мере один курд использовал само слово «курд» в качестве общего квазиэтнического термина для идентификации местного населения Курдистана. Скорее всего, автор не путешествовал, конечно же, по всем курдским племенам, и не выяснял, насколько они курды, и что курдскость значит для каждого из них. Вероятно, его представление об общности курдов выросло из Османского и Сефевидского бюрократического и административного представления о курдах, как о жителях Курдистана. Сам тот факт, что он был назначен амиром курдов, свидетельствует о том, что у Сефевидов все-таки существовало некое свое представление о том, кем эти курды есть. Однако именно Шараф-хан аль-Бидлиси был первым, кто конвертировал этический (внешний) взгляд на курдов, в эмический (взгляд изнутри), если пользоваться терминологией американского антрополога Кеннета Пайка. И более того, Шараф-хан успешно манипулировал этим взглядом, чтобы завоевать авторитет для курдов, особенно курдской знати, в пределах тогдашних империй, Османской и Сефевидской.

Важно понять, однако, что несмотря на спекуляции позднейших курдских националистов, взгляды Шараф-хана и его определение в XVI веке ни в коем случае не отражали восприятие «курдского общества» в целом. Такого общества на самом деле еще и не было. Напротив, многие из тех, кого Шараф-хан отнес к своему «воображаемом сообществу» (пользуясь терминологией Бенедикта Андерсона), не считали себя курдами вплоть до XX-го века. Сам Шараф-хан пишет, что «курдские племена не проявляют взаимного послушания и покорности, и между ними нет единства… [Обитая] на вершинах гор, они по самой своей природе склонны к независимости; иначе как для восхваления единства Божия они не имеют единого мнения».

Другими словами, то, что он описывал как «курдов», не представляло из себя какого-либо политического или культурного единства, разве что в сознании некоторых курдских мыслителей.

Однако из этого не следует, будто Шараф-хан вообще никак не отделял курдов от соседних народов. Напротив, Шараф-хан даже отмечает некоторые характерные черты, распространенные среди жителей Курдистана, и ставшие впоследствии неизменными качествами курдской ментальности. Так он отмечает, что хотя курды очень религиозны и прилежны в соблюдении столпов Ислама, они очень не любят ученых «захиритов» (полагающихся на буквальное толкование Корана и хадисов), в противоположность ученым «батынитам». При этом говорит, что среди курдов уже тогда было очень много ученых. В общем, по его словам, курды весьма прилежны в учении, но не склонны к изящным искусствам, вроде поэзии или каллиграфии, отчего мало известны при султанском дворе.

Такой же особенностью Курдистана, по мнению автора, являются неблагоприятные условия для земледелия, и соответственно, бедность населения, ставящая курдов на грань выживания и постоянной борьбы:

«Поскольку вилайет Курдистана и Луристана является страной гор и лесных чащ, урожаи там [невелики] и не могут удовлетворить нужды населения. Поэтому по сравнению с жителями других вилайетов племена курдов проживают в трудностях и заботах. И без подобия преувеличения и предубеждения [можно сказать]: они люди невзыскательные, так что большинство простого народа живет просяным хлебом и не обивает порогов обладателей власти и могущества в поисках хлеба пшеничного, ради богатства и положения».

Но, пожалуй, самая важная черта, о которой говорит Шараф-хан, это отсутствие политического единства и состояние разделенности, разрыва между несколькими враждующими царствами:

«Поскольку у курдов нет единого всепризнанного правителя, большинство их люди бесстрашные, отчаянные и жестокие, так что за незначительную провинность они причиняют много вреда».

Воспитанник Сефевидского двора, ставший Османским полководцем, он, возможно, как никто иной воплощал в себе этот разрыв. Начавшийся в 1514 году Османско-Сефевидский конфликт разделил Курдистан и фактически превратил его в постоянное поле боя, что, безусловно, необходимо учитывать всегда, когда мы говорим об истории курдов и пытаемся понять курдский вопрос.

И все же, Шараф-хан никогда не призывал к самостоятельному курдскому управлению. Более того, судя по всему, он был верен Османской династии, истории которой он посвятил свою другую книгу – «Гешти бегишт» («Восемь кругов рая»).

Через сто лет после Шараф-хана другой автор, Ахмед Хани, который был алимом и поэтом, выражал сожаление из-за отсутствия курдского царя и продемонстрировал ясное групповое сознание, отделяя курдов от турок, арабов и персов. В своей знаменитой эпической поэме «Мам и Зин», написанной в 1695 году, в разделе, который он назвал Дерде Ме (Наши грехи), Хани пишет:

Если бы было у нас единствоТо мы покорили бы всех.

Румийцы, арабы и персы —Все стали бы служить нам.

Усовершенствовали бы веру и правление,Стали бы изучать науку и мудрость...

Взгляни-ка — [повсюду] от арабов до грузинКурды подобны [крепостным] башням.

Рум и Аджам — [как] в осаде,[А] курды — кругом, с четырех сторон.

С обеих сторон племена курдов,Стали они мишенью для стрел рока.

Ты сказал бы, они — как замки на границах,Каждое племя — сильная преграда.

Когда эти море персов и океан таджиковПриходят в движение и волнение,

То курды заливаются кровью;Они друг от друга отделены, как проливом.

Эпическая история о любви Мам и Зин («курдские Тристан и Изольда»), написанная на диалекте курманджи, сегодня представляется курдскими националистами в качестве национального курдского эпоса. Курды здесь представляются уже не просто как жители Курдистана, но как племенная конфедерация, к тому же, что особенно важно, стремящаяся к самоуправлению. И что также весьма важно, это особое выделение курманджи, в качестве курдов «по умолчанию», основы курдского народа (процессом «курманджизации», равнозначной формированию курдского народа, называет деятельность своей партии Абдуллах Оджалан). Не совсем ясно, относит ли вообще к курдам Ахмед Хани другие группы, такие как луры или заза, или же его волнует лишь динамика одной его родной группы. Также не ясно, как он определяет Курдистан, кроме того, что это регион, лежащий между землями Ирана, Рума (Османов), Грузии и Арабов.

«Мам и Зин» широко разошлась в Курдистане в поздние времена. Рукописи поэмы переписывались и хранились местными религиозными лидерами (имамами и муллами, курманджи по происхождению) и суфийскими тарикатами. Несмотря на свою популярность, нет никаких свидетельство того, какое именно послание брали из поэмы тогдашние курды. Была ли для них это просто любовная история, или все же и политический манифест? Крайне маловероятно, чтобы Ахмед Хани в XVII веке уже мечтал о национальном государстве для курдов. Но нет сомнения, что позднее, в веке XX-м, эта поэма стала считаться первым проявлением курдского национализма, а ее автор продолжает почитаться национально ориентированными курдами не только как литератор и творец любовного эпоса, но и как «будитель» курдского национального чувства.

Как бы то ни было, именно эти два автора – эмир Шараф-хан и шейх Ахмад Хани, стали авторами двух самых важных работ, оказавших влияние на курдское самосознание и курдскую идентичность, просто хотя бы потому, что в обоих текстах слово «курд» употреблялось в качестве указателя на отдельную группу с особой идентичностью.

Немаловажно то, что оба автора были жителями Османского девлета. Именно с многовековым нахождением в составе Османского государства связано развитие курдской идентичности, о чем мы поговорим в следующей части нашего исследования.

Как мы упоминали в прошлой части нашего исследования, настоящее рождение курдской идентичности произошло после вхождения Курдистана в состав Османской империи. Войдя в пределы Османского государства, курды не просто стали одним из многих народов, населявших огромную империю, раскинувшуюся на трех континентах, но они стали ее восточным рубежом и цитаделью в многовековом противостоянии с шиитским Ираном. Османская элита прекрасно понимала важность Курдистана и никогда не скрывала, что стратегический союз с курдскими племенами стал одним из важнейших факторов успеха империи в регионе. Эвлия Челеби, знаменитый османский путешественник, путевые записки («Сейяхатнаме») которого выражают взгляд интеллектуала и аристократа из высшего османского общества на народы и страны, сообщает буквально следующее:

«Если бы шесть тысяч курдских племен и кланов не составляли могучий блок между Арабским Ираком и Османами, иранцам было бы очень просто завоевать Анатолию…». Как видим, Эвлия Челеби без всякого стеснения признавал, что без курдских племен оборона восточных рубежей Османской империи была бы невозможна. В своей книге он дает определение Курдистану, практически полностью списанное с того определения, что дано в Шарафнаме, с которым Эвлия был явно знаком. Он также подробно описывает языковое разделение в курдских племенах. Никаких проблем с признанием Курдистана и курдов как отдельной общности ни у него, ни у более поздних османских интеллектуалов не возникало, также как не возникало соблазна отрицать их существование. Напротив, сила союза между Османской династией и курдскими племенами заключалась в уважении курдской автономии и самоуправления. Но об этом мы расскажем далее.

Курдский трайбализм

Говоря о вхождении Курдистана в состав Османского государства следует напомнить, что курды были народом племенным, и оставались такими на протяжении всего османского периода. Существует множество попыток ученых дать окончательное определение курдскому племени, но в целом все они сводятся к тому, что племя — это большая группа людей, объединенных некой одной общей чертой, вроде групповой солидарности. Например, убеждением в общем происхождении. К тому же, члены этих групп кооперируются друг с другом ради совместного ведения хозяйства, войны и других общих дел. А уже для более сложных коопераций они могут объединяться в своего рода племенные конфедерации. Историк Ричард Таппер более точно определяет племя как «локализованную группу, в которой родство является доминирующей идиомой организации, и члены которой считают себя культурно отличными (в том, что касается обычаев, происхождения, диалекта или языка). Племя, как правило, политически едино, хотя и не обязательно у него есть один лидер». Конфедерация же им определяется как общество, более «гетерогенное с точки зрения культуры, предположительного происхождения, и, возможно, классового состава, но при этом политически единое, обычно с наличием центральной власти». Еще он определяет конфедерацию как «группу племен, объединенных по отношению к государству». Обычно такие конфедерации образовывались, когда сильные лидеры («миры» на курдском языке), жившие, как правило, в укрепленных городах, брали власть в свои руки, подавляя конкурентов. Это общее определение. Однако в случае с изучением курдской политической истории возникают проблемы, потому что абсолютно все юниты курдского общества, будь то племя, клан или эмират, в источниках зачастую называются одним термином — «аширет». Скорее всего подразумевается, что эмират это то, что Ричард Таппер называет племенной конфедерацией. Во всяком случае, понимать разницу между племенем и эмиратом весьма важно, чтобы понять тонкости курдско-османских отношений.

До Османов

Вплоть до 10-го века, судя по всему, высочайшей политический и общественной организацией курдов, чтобы там ни говорили современные националисты про Шумерское царство, был эмират. Но уже в 959 г. арабские историки упоминают династию Хасанвахи, утвердившую власть над курдскими племенами в восточном Курдистане. А в 990 г. другая курдская династия, Марванидов, стала править в северном Курдистане. Правили они до 1096 г. Однако, хотя обе эти династии были курдскими по происхождению, ученые все же рассматривают их как арабов, потому что в обоих случаях официальным языком был арабский язык, и арабская культура являлась господствующей.

Третьей подобной арабизированной династией с курдскими корнями были знаменитые Айюбиды, чей легендарный представитель, султан Салахаддин аль-Айюби, прославился как освободитель Иерусалима и гроза крестоносцев. После падения Фатимидов Айюбиды правили обширными территориями Египта и Сирии между 1171 и 1260 годами. Их государство было более развитое, чем марванидское, но курдским его назвать также сложно — его правители никогда не обращались к своим курдским корням, и лишь малая часть курдских земель входила в их владения.

Монгольское вторжение XIII века оказало по-настоящему разрушительное воздействие на курдские племена и изменило их не меньше, чем аналогичное вторжение изменило Русь или Хорезм. Армия Хулагу не пощадила ни одного вождя племени, и всех убитых вождей Хулагу заменил своими людьми. Это была катастрофа для курдских племенных традиций и авторитета курдских правящих семей. Точно так же, после захвата Багдада и Диярбакыра, армия среднеазиатского амира Тимура опустошила едва пришедшую в себя область курдских племен. Небольшую передышку курдам дало короткое правление в 15-м веке тюркской династии Кара-Коюнлу, но оно сменилось жестоким правлением другой династии, Ак-Коюнлу, которые мстили курдам именно за верность предыдущей династии. В начале 16-го века Ак-Коюнлу были сметены набиравшими влияние Сефевидами, однако их отношение к курдским вождям не сильно отличалось от Ак-Коюнлу. Шах Исмаил стремился контролировать всю землю курдов и установить в Курдистане систему централизованной власти, чтобы продолжить расширение на запад.

Нет нужды подробно рассказывать, как все эти смены династий, подавлявших авторитет местных правителей, оказывали катастрофическое воздействие на курдскую племенную структуру, да и на весь Курдистан в целом. Хотя некоторые кочевые племена и эмираты в труднодоступных местах еще оставались де-факто независимыми, многовековая нестабильность в регионе привела к возникновению вакуума власти и к разорению всего Курдистана. В случае с Сефевидами тирания усилилась и приобрела еще и религиозный оттенок, ведь курды были мусульманами-суннитами, тогда как кызылбаши это шииты-рафидиты. Арамейская христианская летопись описывает несчастья, пришедшие на землю Курдистана, как непрерывный ужас — сначала резня, устроенная кызылбашами, затем нашествие саранчи, затем снова резня всех без разбору — мусульман, христиан, евреев. Положение исправилось лишь с появлением одного из самых важных исторических деятелей исламского мира той эпохи. Это был османский султан и первый халиф из династии Османов — Селим I Явуз.

Османско-курдский договор

Еще до начала своего первого похода против анатолийских кызылбашей в апреле 1514 года султан Селим послал своего советника, мауляну Идриса Бидлиси, влиятельного курда на османской службе, чтобы тот заключил союз по крайней мере с 20-ю курдскими племенами. Кампания против Сефевидов, как известно, была успешной — был захвачен Диярбакыр, разгромлена армия Сефевидов при Чалдыране (23 августа 1514 г.), а затем и захвачен Тибриз, столица Ирана. Однако как только османская армия во главе с султаном вернулась на запад, шах Исмаил снова захватил Тибриз и попытался вернуть свои прежние владения. Он осадил Диярбакыр, но вожди курдов отказались сдавать его, что, возможно, стало неожиданностью для шаха Исмаила. Курды обороняли город, пока не подошла османская армия, и сефевидская армия была вынуждена отступить.

Здесь важно подчеркнуть роль Идриса Бидлиси, который сумел собрать большую курдскую армию через формирование альянсов между курдскими эмиратами. Он буквально сам объездил и посетил всех курдских вождей, и с помощью подарков, увещеваний и обещаний заручился их поддержкой. Поскольку случаев успешного коллективного взаимодействия курдских племен не так уж и много, успех Бидлиси в такой мобилизации заслуживает внимания. И так как султан Селим остался очень доволен проделанной им работой, именно Бидлиси было поручено создать административную систему для этих курдских территорий. Ситуация же была такова, что разрозненные и очень уязвимые курдские племена нуждались в Османском государстве не меньше, чем Османы нуждались в них в качестве буфера.

Курдские беи (беги) практически умоляли султана через Идриса Бидлиси, чтобы тот признал их авторитет как местных правителей, и организовал их под османским протекторатом:

«Когда султан оставил Тибриз и уехал на запад, курдские беи послали Идриса к нему с требованием признать их наследственные права над их землями, и с просьбой назначить одного их них бейлербеем, так чтобы они могли под единым руководством выступить против Кара Хана (сефевидского полководца), и выгнать его из Курдистана… Султан затем спросил Идриса, кто из беев наиболее достойный для такого лидерства. Мудрый Идрис ответил: «Они все равны более-менее, и ни один из них не склонит голову перед другим. Ради эффективной и совместной борьбы против кызылбашей необходимо отдать власть над ними в руки кого-либо одного из (султанского) двора, которому все миры будут подчинятся». Так и поступили, и Бийикли Мухаммад (османский командующий) остался на востоке как бейлербей Курдистана» — Шарафнаме.

Чтобы оценить эти требования курдских вождей, надо напомнить, что, как правило, административные должности в Османской империи не были наследственными, и на них назначались обычно военные чины. В случае же с курдами Османы отступили от этого правила. Это был безусловный успех Идриса Бидлиси. Из Шарафнаме мы узнаем, что почти все миры, на которых опирался Бидлиси, принадлежали к древних родам, почти всегда обладавшим властью в курдских племенах, за исключением перерывов, когда Ак-Коюнлу и Сефевиды свергали их, чтобы поставить своих людей — либо тюрков, либо незнатных курдов. Османская власть укрепила, если не сказать возродила, старую аристократию, встала на ее защиту и на защиту ее наследственных прав. Более того, Османское государство всегда оставалось крайне внимательным к тому, чтобы власть оставалась в руках одних и тех же семей. Переход власти в руки кому-либо из внешнего круга был практически невозможным, Османы не допускали этого. Если даже бей умирал бездетным, другие беи приходили к соглашению и назначали наследника, как правило, из другой ветви того же пресекшегося рода. Османы также не допускали, чтобы правителем стал кто-то, кто не был курдом.

Тут необходимо также заметить, что среди всех упомянутых требований и пунктов договора между султаном и беями, мы не встречаем ровным счетом никаких упоминаний о курдских национальных требованиях, например об отдельных школах и образовании на курдском языке. Их просто нет, потому что никаких курдских национальных требований тогда не могло существовать. Никакого национального единства и чувства национальной солидарности ни у курдов, ни у кого другого в Османской империи, в то время не было и не могло быть, даже несмотря на то, что отдельные интеллектуалы могли высказывать взгляды, которые мы можем охарактеризовать как зародыш национальной мысли. Актуальным было османское деление на аскери (элитарное воинское сословие), и рейя (налогооблагаемые народные массы), в курдском случае часто совпадавшее с традиционным курдским делением на племенных и не племенных жителей Курдистана. А в таких эмиратах как Бидлис большинство рейя были даже не мусульманами, а христианами, оседлыми крестьянами и ремесленниками, часто очень зажиточными, в основном армянами, а также сиро-якобитами. Именно они были основным налоговым источником для Бидлиса.

Вообще, османская система, безусловно, способствовала сильной классовой стратификации в курдском обществе. Политическая идентичность курда определялась религией и родом. На религии особенно акцентирует внимание Шараф-хан, именно ею он объясняет проосманскую ориентацию курдов-суннитов. И у него же отчетливо присутствует презрение к курдской черни. Что же касается рода, то многие курдские вожди старались подчеркнуть свое арабское происхождение, особенно происхождение от рода Пророка, мир ему и благословение Аллаха, и его сподвижников. Например, известный курдский по происхождению шейх, Абу Бакр эфенди (1814–1880), посланный в 19-м веке проповедовать мусульманам Кейптауна, на вопрос о происхождении всегда отвечал, что он курайшит, то есть потомок Бану Курейш, племени, к которому принадлежал Пророк, мир ему, и праведные халифы. И это притом, что отец его, Мулла Умар аль-Багдади, был как раз таки курдским аристократом и правителем провинции, а убит он был именно восставшей курдской племенной чернью.

С образования эялета Диярбакыр началась история Османского Курдистана. Через 20 лет султан Сулейман I Кануни еще отодвинул границу на восток, и хотя граница эта не была стабильной, большая часть курдских земель оставалась под властью османского султана до конца Первой мировой войны. Некоторые курдские эмираты остались в зоне персидского влияния, а некоторые меняли свое подданство в ходе долгих османо-иранских войн, как это было, например, с правителем Бидлиса, Шамсуддином III. Власть над Бидлисом ему дали Османы, но он перешел на сторону Сефевидов, наградивших его титулом хана. А уже его сын, Шараф-хан Бидлиси, перешел снова на сторону Османов, став наследным правителем Бидлиса, а заодно и автором Шарафнаме.

Такое существование на границе двух противоборствующих империй, безусловно, сказалось на характере курдской идентичности. Курды стали народом-пограничником, постоянно сражавшимся и проливавшим свою кровь за соперничающие империи. Интереснейшей тому иллюстрацией служит рассказ, передаваемый Муллой Махмудом Байазиди: «Когда султан Сулейман Кануни возвратился в Стамбул, мать обратилась к нему с такими словами: «О сын мой! Ты возвратился, а грузины и кызылбаши не устроят набега на твои области?» Султан ответил: «О мать моя, я воздвиг прочную стену между Османской империей и государством грузин и иранцев, враг не сможет причинить никакого вреда».— «Как же тебе удалось, — сказала она, — построить стену на таком обширном пространстве?» Султан ответил: «Мать, я построил ее из мяса и крови. Я поручил управление этими районами курдским племенам, я поставил их в ряд как полевое укрепление от Грузии до Багдада, Басры и Шахризура. Враг не сможет, минуя их, проникнуть в государство Ислама».

Мы цитировали уже поэму Ахмеда Хани, который сожалеет о подобной ситуации, и одним из первых пишет о том, что все это из-за того, что у курдов нет своего царя — мысль, актуальная в курдской среде сегодня все так же, как и тогда. Трудно сказать, насколько была тогда распространена эта мысль. В 20-м веке возникла тенденция любое курдское восстание против Османов объяснять антитурецкими националистическими настроениями, а тот факт, что Шараф-хан и другие историки молчали о таких мотивах, объяснять их зависимостью от Османов. Естественно, ни одного серьезного доказательства у этого утверждения не существует.

Социально-политическая история Османского Курдистана — тема очень интересная, но слишком обширная для этой статьи. Одно лишь введение в османскую административную систему заслуживает отдельного текста, а нам бы пришлось еще объяснить, как это все работало в специфических условия Курдистана. Заметим лишь, что система была изначально гибкой, гарантировавшей сохранение привилегий курдским аристократам, и изначально использовавшая разные формы автономии по отношению к различным административным единицам. Существовали две основные формы — курдский санджак и хукумет. Курдский санджак был почти идентичен османскому, и порядки там в целом были османские, например практиковалась тимариотская система, но держателями его были наследственные курдские аристократы. А вот хукумет был форматом почти полностью независимого эмирата, чья связь с османским султаном держалась исключительно на формальной присяге, и где отсутствовали сбор налогов или воинская обязанность.

Такая система продолжала существовать в 16-17 веках. Тем не менее, со временем степень автономии существенно уменьшилась. Курдистан был пограничным районом, а значит, постоянно привлекал к себе особое внимание Османов, стремившихся полностью интегрировать курдские племена в османское общество. Это была непростая задача, но Османы старались применять здесь принцип «разделяй и властвуй», чтобы даже возможность возникновения серьезной силы, могущей бросить вызов Стамбулу, была сведена на нет. К концу 17-го века хукуметы исчезают вовсе, остаются лишь санджаки. После 17-го века Османская империя слабеет, и происходит постепенная децентрализация, а следовательно, и повторное усиление автономии курдских эмиратов.

Курдский протонационализм?

Начало 19-го века в Османской империи ознаменовалось националистическим подъемом среди народов Балканского полуострова. Это стало серьезной угрозой политическому и территориальному единству Османской державы. Империя затрещала по швам, сотрясаемая национальными восстаниями, мятежами и войнами. Тем не менее, практически нет никаких свидетельств, чтобы мусульманские народы империи участвовали в националистических движениях. В отличии от христианских народов, большинство мусульман, даже поднимавших восстания против Османской власти, не руководствовалось идеями национализма на тот момент.

Поэтому даже курдские восстания 19-го века, такие как восстание Бедырхана в 1847 году и восстание Шемдинана в 1880-1881 годах, хотя и осмысляются и романтизируются у современных курдских националистов в качестве первых проявлений современного курдского национализма, все же не были окрашены в национальные цвета. Курдские восстания 19-го века следует рассматривать в той же категории, что и восстания Мухаммада Али в Египте, Хусейна Градашчевича в Боснии, Али Тепелинского в Албании, и других полунезависимых мусульманских правителей. Это была реакция мусульманской элиты, причем не только наследственной, но и назначенной, на слабость и децентрализацию с одной стороны, и на попытки прозападных реформ Танзимата и рецентрализацию с другой.

В первые десятилетия 19-го века Курдистан снова превратился в поле боя, на этот раз между султанским правительством и мятежным египетским хедивом Мухаммадом Али. В 1839 г. османская армия потерпела очередное жестокое поражение от египтян около Низиба (западный Курдистан). Разбитая армия в предыдущие годы жестоко, но эффективно подавляла курдские мятежи и наказывала восставшие племена. Сразу после войны с Россией в 1806-1812 г.г. султан-реформатор Махмуд II энергично начал политику централизации, и серией политических и военных акций усмирил мятежных беев и пашей, назначив вместо них губернаторов из Стамбула, как это раньше делали Сефевиды. К середине столетия в Курдистане не осталось ни одного эмирата. Официально Курдистан теперь управлялся прямым правлением из Стамбула. На практике же такое правление оказалось весьма неэффективным, потому что власть присланных губернаторов не простиралась дальше городов и их окрестностей. К тому же часто Османы уже не были способны защитить свои земли от внешнего врага. Так, в ходе османско-русской войны 1828-1829 г.г. русские оккупировали Эрзэрум и Трабзон.

Немногие курдские эмиры пытались восстановить эмираты. В первой половине 19-го века два курдских мира решили возродить былую славу, восстав против центральной власти и расширив границы своих эмиратов. Первым был Мир Михемед из Ривандиза (его прозвали «Мири Кор», то есть «слепой мир»). Он стал в 1814 году эмиром обнищавшего эмирата Соран, а через пару десятков лет завоевал уже большую часть северного Ирака, вынудив багдадского вали (наместника) признать его и дать ему титул паши. Только когда мир, по слухам, заключил союз с Ибрагимом-пашой египетским, султан послал войска на его усмирение.

Вторым таким миром был правитель эмирата Бохтан — Бедирхан-паша. Его восстание в нарративе курдской истории занимает особое место. Как мы уже упоминали, считается, что это было первое проявление современного курдского национализма, стоящее в одном ряду с османской «весной народов», то есть с националистическими движениями греков, армян и славян. Во многом такое мнение поддерживается тем фактом, что представители рода Бедирхан действительно позднее стали активными участниками национального движения. Интересно, что свои корни род Бедирхана возводил к знаменитому сподвижнику Пророка, мир ему и благословение Аллаха, Халиду ибн Валиду. Правда, Шарафнаме утверждает все же, что предки Бедирхана были езидами.

Бедирхан-паша (1802/3–69/70) стал правителем сильного эмирата Бохтан в 1835 году и оставался у власти до конца первой половины 19-го века. Изначально он был лояльным подданным султана и помогал Османам навести порядок в Курдистане. Более того, судя по всему, именно Османы и утвердили его эмиром. Два американских миссионера, Райт и Брис, жившие при его дворе в Джизре (столице Бохтана) четыре недели, рассказывали в ноябре 1846 года:

«(Бедирхан) рассказал нам, что восемь лет назад, когда он был слаб, а Турция сильна, он примкнул к ней, и теперь, хотя власть переход их рук в руки, он не оставляет своего слова…Он необычный человек. Восемь лет назад он был беден, без власти, и мало кому известен. Турецкое правительство затем взяло его за руку и теперь его богатства несметны».

Лояльным Бедирхан оставался до 1842 года. После этого в течении 5 лет он пытался всячески противостоять новой танзиматской административной политике Османов, а уже в 1847 он восстал открыто. Его мятеж вызвал такой хаос в регионе, что после его подавления 29 июля 1847 года была учреждена специальная Медаль за Курдистан, которой награждали участников подавления восстания (кстати, Джизре и сегодня остается одной из самых горячих точек Турции). Сам Бедирхан и его родственники попали в плен и были отправлены в Стамбул (впрочем, пленниками они были очень почетными). Наследовать за ним кому-либо было запрещено, а сам эмират превратился в гнездо соперничающих друг с другом племен. Бедирхан жил в почетной ссылке с семьей на Крите, затем в Дамаске, где и умер.

Итак, нет абсолютно никаких оснований говорить о собственно националистических мотивах для всех этих восстаний. Империя переживала упадок, судорожно пытаясь спастись с помощью непопулярных реформ, ломавших весь устоявшийся образ жизни, и зачастую противоречивших Шариату. Ничего нет удивительного в том, что курдские миры, недовольные упрощающей централизацией, поднимали восстания так же, как и их «коллеги» в арабском мире и на Балканах. Никакой национальной агитации от Бедирхана или других миров не зафиксировано вовсе, и все его требования сводились к протесту против административной реформы.

Однако, хотя сам Бедирхан-паша не был ни в коем случае курдским националистом, некоторые его дети и внуки сыграли свою роль в развитии курдского национализма. Многие дети Бедирхана внесли вклад в курдские политические и культурные организации, давшие курдскому национализму организационную структуру.

Кстати, в османско-русскую войну 1878-1888 г.г. два его сына, Осман и Хусейн, были назначены пашами и командовали войсками, в основном состоящими из курдов. Когда же эта война завершилась также поражением, два брата вернулись в Бохтан и взяли все дела в свои руки. Осман был провозглашен эмиром, и согласно курдским националистическим источникам, он правил 8 месяцев, а имя его поминалось во время пятничной проповеди. Посланные против него султанские войска были успешно отбиты, и лишь путем обмана мир был пленен. Это время до сих пор рассматривается курдскими националистами как золотой век.

Другим таким восстанием, которое считается точкой отсчета для курдских националистов, было восстание шейха Накшбандийского тариката Сайида Убейдуллы Шемдинана. Семья Шемдинанов была очень влиятельна в Хаккари в 70-80 годах 19-го века. Это примечательный феномен сам по себе, потому что Шемдинаны не были племенными вождями. Впервые политическая власть оказывается в руках суфийских шейхов, до этого бывших разве что советниками при эмирах. Из плеяды известных курдских шейхов Сайид Убейдулла был первым такого рода, и выдвинулся он именно потому, что в Курдистане возник вакуум власти, а институт племенных вождей был уничтожен. Власть же самого шейха вышла за племенные границы. Сайид Убейдулла либо сам непосредственно, либо через своих халифов (тарикатских представителей), распространил свое влияние на обширной территории, где курды продолжали делиться на племена, но при этом объединялись религиозным авторитетом шейха. Поэтому когда он призвал к восстанию, на его зов откликнулись многие местные племена, и он сумел объединить курдов на большой территории, формально включавшей в себя прежние мощные эмираты.

Восстал Сайид Убейдулла в 1880 году, причем восстал сразу против двух империй — Османов и Каджаров (то есть Ирана). Главной причиной для восстания послужило обещание армянам, сделанное Османами на Берлинском конгрессе 1878 года. Порта обязалась принять все необходимые меры, чтобы защитить армян от черкесов и курдов, что было воспринято как обещание армянской автономии. В свою очередь Сайид Убейдулла пообещал, что не допустит появления армянского государства в Ване, даже если ему придется вооружить женщин (привет нынешним воюющим курдянкам!). Свое движение он представлял как движение за восстановление закона и порядка, нарушенных войной. При этом он искал помощи даже у христианской несторианской общины, и та ему действительно помогала. Его племенное ополчение в конце концов было разбито иранской армией, и Сайид Убейдулла сдался все же османским властям в начале 1881 года. Умер он в Хиджазе в 1883 году.

Движение Сайида Убейдуллы интересно тем, что он уже выделял курдов как отдельную нацию, требующую самоопределения. Самое явное доказательство его «национализма» содержится в письме, которое, вероятно, он сам написал мистеру Кокрану, американскому миссионеру в регионе Хаккари:

«Курдская нация, состоящая из более чем 500 000 семей, это отдельный народ. Их религия отличается, и их законы и обычаи отличны (от других) … Мы также отдельная нация. Мы хотим, чтобы наши дела были в наших руках, так чтобы в наказании наших обидчиков мы могли быть сильнее и независимее, и чтобы у нас были привилегии, как у других наций… Это наша цель (восстания) … Иначе весь Курдистан возьмет дело в свои руки, так как они не в состоянии прекратить эти постоянные угнетения и злодеяния, которые они испытывают от (османского и иранского) правительств».

Здесь, конечно же, возникает сразу вопрос, что именно мог иметь в виду под «нацией» накшбандийский шейх Сайид Убейдулла. Мы не знаем, какое слово он использовал для определения того, что переводчик, или сам мистер Кокран, передали как «нация». Не только возможно, но и вероятнее всего, что Сайид Убейдулла не вкладывал взрывного значения в слово нация, или, по крайней мере, не имел в виду то же самое, что и Кокран.

И хотя некоторые исследователи считают, что Сайид Убейдулла был националистом и сепаратистом, все же другие склоняются к тому, что его можно вполне назвать националистом (в определенном смысле слова), но не сепаратистом. Доказательством этому служит, например, письмо майора Генри Троттера, британского консула в Эрзуруме, отправленное им в октябре 1880 года: «Я считаю, что шейх более-менее лично предан султану, и он готов подчиниться его власти и платить ему дань, если ему позволят избавиться от османских чиновников и стать de lege, как и de facto, вождем Курдистана».

То есть очевидно, что он не собирался отделяться от Османского халифата, признавая власть султана. Его курдский национализм был проосманским, и скорее стремился не к созданию собственного суверенного курдского государства, но к своего рода реставрации старых порядков, когда курдские эмираты владели широчайшей автономией. Еще одно доказательство этому присутствует в письме британского вице-консула в Ване Эмилиуса Клейтона, адресованном Генри Троттеру: «Шейх собирался отправить своего сына в Константинополь со следующим предложением. Он укажет на большую сумму, которую выплачивал султану Бедирхан-бей, когда был полунезависимым, и предложит выплату еще большей суммы, если его власть над Курдистаном будет признана, и в его правление не будут вмешиваться».

Еще меньше вероятности в том, что единой нацией с курдами себя ощущали христианские участники восстания. Скорее всего, это был межплеменной мятеж, но никак не национальный, хотя, безусловно, серьезно осознававший свою «курдскость». Интересно, что семья Шемдихана, как и их соперники, семья Бедирхана, позднее внесет свой важный вклад в развитие курдского национализма. Все эти восстания привели к тому, что многие курдские лидеры и аристократы были изгнаны в Стамбул, где даже соперничавшие прежде семьи стали взаимодействовать друг с другом гораздо чаще. В основном именно в Стамбуле (хотя не только!) во второй половине 19-го века, в результате кризиса империи перед курдами встала впервые по сей день не решенная дилемма национальной идентичности.

Стамбульский период

Во второй половине 19-го века Османы предприняли несколько попыток разрешить проблему курдского неповиновения. Одной из таких попыток, особенно в Хамидийский период (1876-1909), было стремление вовлечь курдские племенные силы в османскую армию, так чтобы курдская знать была значительной частью занята войной вдали от Курдистана, либо же просто проживала в Стамбуле — в почетной близости к султану, и подальше, опять же, от своих эмиратов. Самый известный пример такой инкорпорации курдов в османские вооруженные силы — это созданная в 1890 г. по образцу русского казачества легкая кавалерия «хамидийе», названная так по имени султана Абдуль-Хамида II. Перед этой кавалерией в основном ставилась задача противостоять русской экспансии и армянскому сепаратизму. Она успела поучаствовать даже в Балканских войнах.

Другой такой попыткой было открытие султаном Абдуль-Хамидом так называемых Аширет Мектеплери (племенных школ) в Стамбуле, где получали образование и воспитывались в правильном проосманском ключе дети тех курдских вождей, что еще оставались в Курдистане. Можно догадаться, что система таких школ была не только призвана воспитать курдскую проосманскую элиту, но еще и держала фактических заложников, на всякий случай.

Вторая половина 19-го и начало 20-го веков стало временем пробуждения курдского вопроса, и, как таковым, временем, когда появились первые попытки осмыслить курдскую идентичность, то есть понять, что она из себя представляет и как соотносится с другими, более широкими и сложными формами идентичности, в частности, с османской. Именно тогда и родилась дилемма, продолжающая преследовать курдское национальное сообщество по сей день. Стороны это дилеммы можно условно назвать сепаратистской и автономистской. Убеждение первых (сепаратистов) состоит в том, что курды, как и все народы, имеют право на отделение и на создание своего собственного современного курдского национального государства, также как и армяне, болгары, сербы и греки. Курды стали задумываться об этом, видя соответствующие примеры национализмов (турецкого в том числе) перед собой. Даже в этой категории существовали разные тенденции, от национальной автономии до полной независимости. Вторые же (автономисты) считали создание отдельного национального государства не только лишним, но и ошибочным, ибо Османская империя давала им множество политических и экономических возможностей, не говоря уже о том, что для многих курдов оставался неизменным авторитет халифа и султана мусульман. Курдистан же в их представлении определялся через племенную традиционную идентичность, которая не требовала оформления в виде своего государства.

Эти обе линии выкристализовались не сразу, но так или иначе, соответствующие тенденции присутствуют уже в конце 19-го века и остаются в силе до сих пор. К первой группе относятся те, кого и сегодня называют националистами и сепаратистами, причем наибольшая вражда членов этой группы зачастую проявляется к тем членам этой же группы, кто предпочитает автономию полной независимости. Вторая же группа, и она определенно самая многочисленная, это в основном жители столиц и сельской местности. В глазах националистов они являются «коллаборационистами» и «предателями». Этот раскол в курдском сообществе хорошо заметен и сегодня.

В позднеосманское время символами такого разделения стали две семьи, две курдские династии — Сайиды из Нихри (Шемдиханы) и Бедриханы. Фактически, они и стали основателями этих двух тенденций в курдском национализме, что стало понятно позднее.

В правление Абдуль-Хамида курды начинают создавать литературу о положении курдов в Стамбуле, из которой можно многое почерпнуть о том, как воспринимали курды себя и Курдистан. Семья Бедирхан начинает издавать первую курдскую газету — Kürdistan (Курдистан). Она выходила на двух языках (курманджи и турецком) и ставила себе целью привлечь внимание султана к положению курдов. Несколько открытых писем султану были опубликованы в газете. В этой газете впервые термины «курды» и «Курдистан» начинают приобретать политический смысл. Курды рассматриваются как однозначно отдельная от других мусульман группа, хотя еще не совсем ясно, что их выделяет — авторы газеты особый акцент делают на территориальной принадлежности. Впрочем, к отделению и независимости эта газета еще не призывала. Напротив, в ней утверждалось, что курды горды быть членами Османского общества, и что они верны султану. Сама газета издавалась одно время за границей, и вернулась в Стамбул лишь после младотурецкого переворота.

Некоторые представители курдской молодежи в конце 19-го века увлекаются революционными идеями. Так, в 1889 году была организована первая оппозиционная султану организация. Из ее ядра — четырех студентов военно-медицинской школы — один был албанцем, второй черкесом, а двое других, Абдуллах Джавдат и Исхак Сукути, были курдами. Именно они стали основой Комитета «Единение и Прогресс», то есть младотурков. Джавдат даже писал в «Курдистан», поддерживая требования армян, и заявлял, что курды и армяне должны идти рука об руку в деле признания и самоопределения. А на смерть Сукути в 1902 году в «Курдистане» вышла эпитафия, автором ее был Абдур-Рахман Бедирхан (сын мятежного мира). Секулярные идеи Джавдата, призывавшего уже в 1912 году закрыть все медресе и текке, позднее окажут значительное влияние на основателя Турецкой Республики Мустафу Кемаля.

Этническое сознание

С отменой Шариатской системы миллетов и с ростом национализма немусульманских народов, мусульмане Османской империи начинают также осознавать себя не только как мусульмане, но и как члены неких этнических общностей. В первую очередь происходит развитие тюркской этнической осознанности, подстегиваемое массовой миграцией тюрков из России. Однако не обошла эта волна и курдов, даже несмотря на то, что некоторые курды стали известны как отцы тюркизма или турецкого национализма — Сулейман Назиф, Зия Гёкальп, Исмаил Хакки Бабан и другие.

В либеральные годы после младотурецкой революции 1909 г. образованные стамбульские курды основывают первые курдские организации. Самой первой было Общество подъема и прогресса Курдистана. Среди ее основателей были Амин Али Бедрихан, шейх Абдуль-Кадыр (сын Сейида Убейдуллы), генерал Мухаммад Шариф паша и др. Похожие группы возникли в Диярбакыре, Мосуле, Бидлисе и Багдаде. Было организовано Общество распространения курдского образования, открывшее школу в Стамбуле для детей 30 000 стамбульских курдов. Кстати, с этой школой был связан знаменитый курдский шейх из Бидлиса Саид Нурси.

Саид Нурси вообще достоин упоминания, хотя бы потому, что он был одним из редких примеров горячего соединения религиозной и национальной идентичностей. В Стамбуле он был известен как сторонник реформ, частью которых был акцент на сохранении курдской идентичности, и в 1896 г. это даже вызвало подозрения у султана. Тем не менее, сепаратистом Саид Нурси никогда не был. Как и шейх Абдуль-Кадыр, он был сторонником османской султанской власти. Он стремился укреплять мусульманскую идентичность среди курдов, чтобы тем самым скрепить разорванные связи в курдском обществе. Буквально за неделю до революции Нурси подал прошение султану, в котором настаивал на необходимости образования на курдском языке, чтобы воспитывать грамотных и верных курдоговорящих османских граждан. Он хотел также обновить мадрасы, и построить в Курдистане восточный аналог университета Аль-Азхар. Через два года после революции он просил о региональной автономии для Диярбакыра, что, однако, не нашло никакой поддержки у младотурков.

В этот же либеральный период стали выходить новые газеты и журналы, например Общество взаимопомощи и прогресса Курдистана (Kürt Teavün ve Terakki Cemiyeti) стало выпускать одноименный журнал — Kürt Teavün ve Terakki Gazetesi, первый курдский журнал. Вернулись из изгнания некоторые важные курдские деятели, тот же шейх Абдуль-Кадыр.

Это не значит, однако, что все курды восприняли младотурецкую революцию с энтузиазмом. Многие курдские алимы с самого начала Танзимата были противниками любых реформ. А младотурецкую революцию один из муфтиев Курдистана вообще назвал «концом Ислама».

Правда, либерализм младотурков продлился не долго. Очень скоро, под предлогом борьбы с болгарскими и греческими сепаратистами, младотурки свернули деятельность всех национальных организаций, а некоторых курдских лидеров даже приговорили к смертной казни (те избежали ее, сбежав из страны). Провал османизма как объединяющей идеологии привел к расцвету тюркского шовинизма. Турецкий национализм практически кемалистского типа стал официальной доктриной. Британский чиновник Арнольд Уилсон с удивлением отмечал, как османский консул, еще три года назад с восторгом рассказывавший об османском братстве, теперь проклинал арабов, армян, сирийских христиан, евреев, курдов, ассирийцев, и так далее. «Турки, и только турки, могут править ими», — утверждал он.

Естественно, такой турецкий шовинизм вызывал ответный эффект, а именно — рост курдского национализма и антитурецких настроений. Нури Дерсими, важный деятель курдского национального движения, прямо утверждал, что пропаганда тюркизма комитетом «Единение и Прогресс» после Балканских войн привела к росту антитурецких настроений среди курдов. Он вспоминает о своих студенческих годах в Стамбуле:

«(Турецкий национализм младотурков) повлиял на курдскую молодежь (в Стамбуле). Даже те курды, что не интересовались курдским делом, были взволнованы, и смотрели на турков, как на врагов…Когда мы шли в школу, мы видели турецкие слоганы на доске большими буквами: «Счастливы те, кто зовут себя турками» и «Да здравствуют турки!». В ответ мы писали на доске «Да здравствуют курды и Курдистан!» и «Счастлив тот, кто говорит — я курд!»».

Такая политика вызвала недовольство и в Курдистане, где вспыхнули несколько восстаний. Правда, все они были разрозненные, так что правительство легко их подавляло.

Интересно, что все эти годы, когда курдский вопрос столь горячо бурлил в Османской империи, практически ничего подобного мы не видим в Иране. Здесь у нас есть лишь одна ранняя попытка курдов добиться автономии в 1886 г., когда движение возглавил правитель Мукри. В целом, национальное пробуждение иранских курдов не идет ни в какое сравнение с османским. Сегодняшняя ситуация мало отличается от тех времен.

Первая Мировая война и конец Османского Курдистана

Война принесла в Курдистан такие разрушения и хаос, которых эта земля не видела со времен Чалдырана. Четыре года враждующие армии маршировали вдоль и поперек по земле Курдистана, разрушая ее и опустошая. Курдские потери составили не менее 300 000 человек убитыми, не считая раненых, депортированных, и пленных.

В годы войны курды в целом не давали поводов усомниться в своей лояльности. Идея курдско-армянской солидарности так никогда и не реализовалась, и лишь горстка курдов примкнула к русским, в надежде на их помощь в создании своего государства. Русские же, хоть и поощряли антиосманское инакомыслие курдов, основные ставки делали на армян, а это явно противоречило стремлениям курдской знати.

Напротив, на призыв османского правительства к джихаду откликнулись даже некоторые иранские племена курдов. Курды присутствовали практически на всех фронтах, не только в самом Курдистане, но и в легендарной битве при Галиполли. Историки до сих пор не могут прийти к едином мнению, почему курды столь охотно сражались на стороне Османов. Некоторые говорят об этнических мотивах, то есть о противостоянии с армянами, другие о мести. Безусловно, важной оставалась религиозная солидарность, даже несмотря на то, что младотурки казались еретиками. Как бы то ни было, в Первой мировой войне курды остались на стороне Османов. У них не было своего аналога Великого арабского восстания, не было своих Хашимитов, и, возможно, поэтому в конце концов, после войны у них не оказалось своего государства. Курдистан был разделен уже не между двумя, а между четырьмя государствами, и курдский вопрос перешел на другой уровень.

Подытоживая нашу историю развития курдской идентичности в Османской империи, можно с уверенностью сказать, что курдский национализм, в отличии от национализмов некоторых других народов империи, был не причиной развала Османской империи, но его прямым следствием. На самом деле курды стали едва ли не последним народом империи, у которых появился свой национализм. И на наш взгляд, сегодня, когда встает вопрос о примирении между курдской общиной и государствами, возникшими как обломки Османской империи, не может быть лучшего выхода, кроме как переосмысление самой успешной модели — османской.

В следующей, заключительной части, мы расскажем об истории курдской идентичности и курдского национализма за последние 100 лет.