Круглый стол, посвященный 30-летию Духовного управления мусульман Татарстана
«Переводить хадисы, вызывающие большие богословские споры, обывателю не обязательно»
«Как можно, чтобы мусульмане изучали Бухари через Google-переводчик с английского языка?!»
Арслан Минвалеев: Сегодня очень важная дата – 30 лет со дня образования Духовного управления мусульман. Это событие, действительно, важное. И мы собрали людей, которые были или непосредственными участниками, или свидетелями, или имеют взгляд со стороны на происходящее. Духовное управление, как я понимаю, - это один из институтов, лежащих в основе татарской нации: оренбургское Духовное собрание, движение абызов, были какие-то структуры в татарских государствах. С 1992 года прошло 30 лет, сменилось четыре муфтия, из нескольких десятков мечетей в республике стало около полутора тысяч или больше.
Резеда Закирова: Ильяс хазрат сегодня сказал, что уже к 1992 году в Республике Татарстан было…
Ильяс хазрат Зиганшин: Около 400 мечетей. Поскольку было разрешение, все очень динамично старались строить мечети. Еще хотелось бы сказать о статистике 1996 года: на тот момент насчитывалось 684 мечети.
Рафик Мухаметшин: А начинали с 17 мечетей.
А.М.: То есть, 1992 год – это взрыв, начало возрождения. Пока мы Вас ждали, Ильяс хазрат рассказывал, как они самозахватом исторического здания медресе занимались, как читали намаз на рельсах, и кризис, и Мухаммадию вспомнили – все было.
Я бы предложил начать нашу беседу и попросил бы каждого рассказать, зачем нужно ДУМ и как оно сказалось на вашей жизни. Чтобы с личного взгляда попытаться выйти на осмысление того, какую роль играет ДУМ в современности.
Р.М.: Для начала я хотел бы обратить внимание на особенности нашего направления ислама, поговорить о том, чем оно отличается в историческом ракурсе, а также затронуть тему современной ситуации формирования ДУМ. Как мы уже говорили: у нас было четыре муфтия. При этом, есть Духовные управления, где муфтии вообще не менялись и, может быть, парадигма тоже не менялась. Здесь довольно четко прослеживается определенная тенденция, и я считаю, что это очень хорошо.
Все началось с Габдуллы хазрата (Галиуллин, первый председатель ДУМ РТ – ред.), с которым мы и сегодня в хороших отношениях. Я начинал его советником, и многие публикации и официальные документы мы готовили совместно. Наш первый муфтий, Габдулла хазрат – это формирование и выход Духовного управления из национального движения. Быть может, Габдулла хазрат тогда в большей степени являлся представителем национального движения - с присущим для него протестным оттенком. Можно предположить, что он абсолютизировал эту сторону, и это сыграло для него так, что потом он перестал быть муфтием.
Роль Габдуллы хазрата в первую очередь заключается в том, что он сумел создать Духовное управление мусульман, вычленив его из национального движения, что было очень важно. Когда к управлению пришел Госман хазрат, началась институционализация, структуризация. Можно сказать, что Госман хазрат в духовном управлении России тех времен был самым эффективным менеджером. Именно благодаря ему в Татарстане было выстроено огромнейшее количество мечетей, и если смотреть на динамику, то она просто зашкаливает. И это при том, что финансирование практически отсутствовало: все было на плечах Госман хазрата. Только потом начали выделять что-то. С этой точки зрения у него была огромная роль. Но проблема в идеологических вопросах, может быть, была вполне естественная, как и у Габдуллы хазрата. Богословские вопросы стояли на втором месте. Это не вина Госман хазрата – времена были такие и на них тогда никто особо не обращал внимания - на мазхабические вопросы не особо обсуждали.
Недавно мы проводили Якуповские чтения (в честь Валиуллы Якупова, погибшего зампредседателя ДУМ РТ – ред.) и говорили в том числе об этом. Тогда было стремление издавать книги, и на богословское содержание никто особо не обращал внимания. Любая книга об исламе считалась хорошей. Поэтому их очень много издавалось. И как вы знаете, в последний год Валиуллы хазрата на него оказывалось давление со стороны властей по поводу того, что богословским темам, возрождению богословских традиций уделяется мало внимания. Если изучить материалы Съезда мусульман 2006 года, президент РТ Минтимер Шаймиев довольно жестко высказывался на этот счет. Но заслуга Госман хазрата в становлении ДУМ огромна, надо отдать ему должное.
Когда пришел Ильдус хазрат (Файзов ред.), стали уделять больше внимания богословской проблеме, ханафитскому мазхабу. И это было доведено до уровня абсолютизации. И это тоже было необходимо, поскольку в этот период требовалось определить свои богословские ориентиры. Здесь он внес свою лепту.
В свою очередь, у Камиля хазрата тоже есть определенные приоритетные направления: в первую очередь - система образования. Я являюсь председателем Совета по исламскому образованию и вижу, что в Татарстане оно более системно выстроено. Мы первые, во времена Валиуллы хазрата, вывели стандарты исламского образования, запустили пилотный проект, по которому работают все медресе и Болгарская академия. У нас высшее образование соответствует уровню всех мировых стандартов. Как это реализуется – другой вопрос. Хотя наши выпускники спокойно поступают за рубежом на магистратуру: в прошлом году четверых взяли в ОАЭ, а в этом году еще несколько человек поступили в один из крупнейших эмиратских вузов.
Второе направление – информационная политика. Создание издательского дома «Хузур» - это очень большая работа. За последние 6-7 лет издано более 300 книг миллионным тиражом. То есть «Хузур» сегодня является одним из наиболее крупных издательских центров в России. Также появились «Хузур ТВ», радио «Азан».
Когда мы говорим об издательской деятельности, надо понимать, что в ДУМ работа ведется в немного другом ключе. Когда готовился перевод Корана, все это согласовывали с Советом улемов, экспертным сообществом, чтобы в других регионах России не было претензий по этому переводу. В том числе, было согласовано с ДУМ Республики Дагестан. И когда мы говорим про Сахих аль-Бухари, то были претензии: «Куда смотрит Татарстан?», «Чечня впереди планеты всей». До этих событий Духовное управление через издательскую деятельность вносила огромную лепту. Сахих аль-Бухари был издан даже в том варианте, к чему придраться сложно, поскольку этот сборник был написан очень давно, апробирован в Турции, также согласован крупнейшими Духовными управлениями Чечни и Дагестана. Неслучайно муфтий Салах-хаджи Межиев, выступая о запрете книг, обратил внимание, что сборник в Татарстане издан. Это очень важно, потому что мы видим, что сегодня издательская деятельность в республике приобретает довольно цивилизованную форму. Не издание ради издания.
Вопрос запрета книг. Мы говорим: «Районный суд – это безобразие!». И это правильно: на уровне районного суда запрещать источники неприлично. Это один вопрос. Но мы должны спросить: а мы что делаем, сами мусульмане? У нас просыпаются муфтии, про которых все давно забыли. Они начинают радостно, что называется, хайп поднимать. Потом они до следующего запрета куда-то уходят, сами ничего не делают, не издают. С этой точки зрения издательская деятельность должна быть цивилизованной. Тогда будет меньше запретов. То есть государство будет запрещать, в общем-то, это его право, я думаю.
По поводу запрета. Смотрите, я уже приводил в пример Сахих аль Бухари. Лет пять-шесть, а может, и десять тому назад тоже Лаишевский районный суд запрещал сайт, где был опубликован этот труд. До закрытия я успел зайти и посмотреть, что опубликовано на этом сайте, а там Сахих аль Бухари переведен с английского Google-переводчиком на русский язык. Вы можете себе представить? И естественно, все в России кричали: «Опять Сахих Бухари запретили!», и я тоже присоединился. Но как можно, чтобы мусульмане изучали Бухари через Google-переводчик с английского языка?! А мы кричим о запрете… Мы должны со своей колокольни тоже смотреть. И издательская деятельность должна быть более профессиональная. В этом плане ДУМ, работая с экспертным сообществом, создавая списки ключевых книг, делает очень много.
«На рынке исламской литературы зачастую происходит вакханалия»
Расул Тавдиряков: Моя небольшая реплика по книгам. По поводу того, что там немного неправильно перевели: мы ни разу не видели экспертизу, которая бы гласила о том, что желательно запретить книгу из-за неправильного перевода и несоответствия оригиналу. Мы видим, что там находятся какие-то аяты, хадисы, которые якобы могут привести читателя к каким-то неразумным экстремистским выходкам. То же самое можно сказать о том, что вы похвалили «Хузур». То, что я говорю - это не только от себя, но и то, что мне пишут. Это, кстати, камень в огород ДУМ: связью с общественностью занимаюсь я. Мне постоянно приходят письма, жалобы. А Духовное управление этим не занимается. Они занимаются своими делами. Так вот, мне пишут люди, что такое ощущение, будто в «Хузуре» переводом занимается человек, который учится на втором курсе в РИУ (РИИ). Иногда даже на обложке ошибки. Тогда давайте «Хузур» запрещать! Но мы же не будем запрещать «Хузур», потому что это как бы от Духовного управления.
Р.М.: Нет, за качество перевода никто не запрещает. На телевидении была передача и я об этом говорил, что до революции хадисы, как и Коран, не переводили: это не для простых обывателей, а первоисточники должны читать алимы-богословы. Ни Коран не переводили, ни хадисы, и все спокойно жили, были ханафитами, читали тафсиры. Но в советское время все, кому не лень, переводили Коран, пачками хадисы издавали. И естественно, он прочитал «убей» и так далее… Но как он должен понимать, рядовой мусульманин, который искренне верит, читая первоисточник, если не понимает контекста? Зачем вообще ему это давать и показывать на русском языке этот хадис, если он в принципе его правильно не поймет?
У нас есть учебные заведения, которые готовят богословов. Они берут оригинал на арабском языке и объясняют обывателю. Это хадисы! И каждое слово требует комментирования. К сборнику хадисов нужно писать пять томов комментирования! Никто же этого не делает. Он возьмет булыжник и пойдет. Не запрещать, а просто не переводить это.
Р.Т.: Значит, нужно не запрещать, а делать лучше.
Ринат Патеев: Можно сказать пару слов, поскольку я был внутри этой экспертной деятельности? Я во всем виноват, и я уже давно это понял. В 2019 году, на волне всех этих вещей писали, что у нас не хватает серьезных академически выверенных переводов. Это действительно так. Вообще, Рафик Мухаметшович сказал об издательской деятельности. Я не хочу к «Хузуру» придираться, но у нас там зачастую происходит вакханалия. Я не о Татарстане, а в общем – о рынке исламской литературы в целом. Потому что раньше, до того, как появились печатные издания - это конец 19 – начало 20 века - каждый переписчик рукописи, Корана, хадисов и так далее писал свою нисбу, вплоть до того, к какому мазхабу принадлежит и с какой рукописи он переписал. И передача этой информации подтверждалась. Сейчас, особенно после того, как законодательство в сфере издательской деятельности и контроля выходных данных изменилось, мы можем повстречать все, что угодно. Берем какой-нибудь перевод, где написаны три основы, четыре правила, какая-нибудь нисба – мы-то, кто это знает, догадываемся. И из всех выходных данных указано: «Мегафон Северный Кавказ». Кто это издает? Где это издается? Из каких первоисточников? Но это все равно появляется на рынке литературы, и контролировать это фактически невозможно.
В 2019 году я сам писал экспертную записку и говорил, что проблема заключается в том, что значительная часть источников находится в запрете. А там ведь не только Сахих аль Бухари, а Булюгъ аль-Марам, Риядус-Салихин, 40 хадисов ан-Навави, правда, они с определенными шархами (комментариями). Крачковский восемь лет переводил Коран, и то его работу завершали ученики уже потом, через десятилетия. Речь о десятках лет, не меньше, если говорить о «Китабу ас-Ситта». Наверное, это надо как-то выверять, должны смотреть лингвисты, психологи, чтобы очередная экспертиза не привела к чему-то. В этом отношении Сахих Бухари – это вершина айсберга того, что происходит на рынке издательской деятельности в целом. Я не говорю про Татарстан. Эта литература – она есть и доходит до Татарстана. Надо только пройтись по магазинам и посмотреть.
Р.М.: Чтобы правильно поняли, я считаю, что надо переводить те сборники хадисов, которые давно используются в мусульманском мире, и проверены испытанием веков. Это то, что делает ДУМ. И поэтому, естественно, в сборниках нет хадисов, которые вызывают вопросы. Они делают совершенно правильно. И рядовому мусульманину не надо показывать эти хадисы, если он никогда не сможет дойти до сути. Для этого нужен контекст: почему и когда это было сказано.
Р.Т.: А не получится ли так, что молодой человек откроет сборник, изданный «Хузур», а потом где-то в интернете узнает, что, оказывается, там вырезана часть хадисов, и скажет: «Нас опять дурят! От нас скрывают истину!». После чего он начнет где-то копаться и найдет…
Р.М.: Нет, не скажет. Потому что это сборник, изданный несколько веков назад. Извините меня, полноценных переводов нигде нет: они вырезаны. Они тоже все прекрасно понимали. И поэтому здесь делаются сборники хадисов, которые являются наиболее актуальными. Я считаю, для рядового читателя, обычного мусульманина, этого достаточно. Надо выделить хадисы, которые касаются ахляк, нравственности, акыды и так далее, а вот вызывающие большие богословские споры переводить обывателю не обязательно. Нужно брать те сборники, которые были, и их переводить.
Зачем ему это объяснять? Это жестко сугубо богословский вопрос: кому надо, они прочтут. Например, у нас студентам четвертого курса преподаватели на арабском языке это подробно объясняют. Разве мусульманин становится более ущербным, не зная этот хадис?
Р.П.: Просто вопрос в том, что Сахих Бухари – это сборник более 7000 хадисов, другие сборники содержат от 4000 до 7000. В целом есть шесть сборников. По большому счету речь идет о десятках лет, десятках тысяч хадисов, и, понятно, есть страх. В основном, полными сборниками они мало распространены даже в арабском мире. Они разные, и во всех встречается разный шарх. Но в основном – это, условно, мухтасары, сокращения. Если переводить в общем 7000 хадисов, то многие вещи обыватель просто не поймет.
Р.Т.: Я вчера читал ваш труд, и там, оказывается, вопрос с предопределением мусульмане понимают неправильно, и еще какие-то моменты. Если мы по этому пути пойдем, что непонятные моменты надо вырезать, то одна Фатиха останется. Потому что эксперты подведут к тому, что все может быть понято превратно.
Р.П.: Нет, я не к этому говорю. Я говорю к тому, что нужно делать интерпретацию.
Р.М.: Расул, вопрос очень серьезный. Мы говорим о том, как формировать мировоззренческую установку рядового мусульманина. Наши предки были мудрыми, были довольно жесткие ограничения. Но тебя же никто не ограничивает. Если ты хочешь понять - изучай арабский язык, получай богословские уроки. Все источники открыты. Речь идет о мусульманах, которые не знают арабского языка, о том, каким образом мы должны правильно формировать их мировоззренческие установки. То есть, открывать все источники на русском очень опасно и рискованно. На арабском языке все источники есть, они открыты. Это был мудрый опыт наших предков татар. Читай, комментируй. Если ты не знаешь арабского языка, то правильно интерпретировать ни Коран, ни хадисы ты не сможешь.
Р.Т.: Я брал интервью у одного имама из Пензы, и он рассказал одну интересную вещь: «Я слышал одного русского проповедника, который делал шарх Бухари. Сам я закончил «Аль-Азхар», учился там долго. И даже мне, с образованием «Аль-Азхара» читать Сахих аль-Бухари на арабском трудно, потому что в каждом хадисе нужно рассматривать значение каждого слова, его толкование. А человек уже на русском все пережевал! И я не стесняюсь того, что на русском мне понятнее». Если человек на русском с трудом понимал смыслы хадисов, то на арабском вообще все будет понято превратно.
Р.М.: Читай богословские труды, комментарии, если у тебя нет знаний. Таклид - следование многовековым богословским традициям.
«Наш с вами спор берет свое начало еще со времен Шигабутдина Марджани»
А.М.: Я сейчас слушаю, и как будто вернулся 20 век: начало противостояния кадимистов и джадидов. Как надо осмыслять и как не надо. На самом деле это богословский диспут, и он, наверное, не касается основной массы мусульман. Я понимаю, что он очень интересный для практикующих мусульман, которым хочется докопаться до сути, истины. Рафик эфенди, переживший 30 лет Духовного управления, видел, как это происходило и к чему приводит. Мы же помним 90-е, саудовские книги, события в Казани и наших выпускников медресе, которые уезжали куда не надо. Все это было, и это издержки свободы. Вопрос о том, нужна ли свобода в осмыслении богословского наследия, давайте оставим за рамками и вернемся к теме 30-летия Духовного управления мусульман. Ильяс эфэнди, я хотел бы дать слово вам. Как вы попали в водоворот событий создания ДУМ РТ?
И.З.: С именем Аллаха, Милостивого и Милосердного. Ас-саламу алейкум уа рахматуллахи уа баракатуху! Спор, произошедший между Рафиком эфэнди и товарищем Расулом, идет к нам еще со времен Шигабутдина Марджани. И если мы к нему пришли, значит, за 30 лет сделано очень много работы. Мне довелось быть свидетелем, участвовать во всех событиях со дня основания Духовного управления мусульман Республики Татарстан. Мне хотелось бы поблагодарить хазратов, которые стали причиной этих событий: Ахмадзаки Сафиуллин, Габделхабир Яруллин, Габдулхак Саматов. Путь, который мы прошли, начиная с советского времени и до свободы 1992 года, увенчался успехом.
Рафик эфэнди уже упомянул первых муфтиев. 1992-1998 годы, время, когда муфтием был Габдулла хазрат - это период подъема: строительство мечетей, возвращение исторических зданий, народная свобода… Нашим самым первым начинанием были медресе. Я сам связан с системой образования. Если помните, в 1992-м наши первые выпускники-шакирды партиями уезжали за рубеж: в Турцию, Эмираты, Египет. У нас было два ориентира, первый из которых - получение религиозных знаний. А где эти знания получать? Именно поэтому все - и пятнадцатилетние, и тридцатилетние - стремились уехать заграницу. И они уезжали, не зная ни языка, ни традиций, ни особенностей среды, и возвращались без необходимых знаний, но под влиянием чужой культуры.
Мы начали свою преподавательскую деятельность, но учителями были эти люди, вернувшиеся из-за рубежа. Они составляли базовые учебники и программы, порой и финансирование было от них. Тогда мы не обращали на это внимание, стремясь скорее начать обучение. А когда в середине 90-х начались проблемы между родителями и детьми, государством и народом, мы поняли, что двигались в противоположном направлении. Мы ведь очень богатая знаниями нация, даже в сравнении с другими арабскими странами: богословских трудов наших выдающихся ученых не счесть! За это время мы многое потеряли, но и многое обрели.
Отдельную благодарность хотелось бы выразить правительству. В 1998 году М.Ш. Шаймиев собрал и объединил нас, и это открыло второе дыхание (имеется создание единого ДУМ РТ – ред.). Из шести кандидатов демократическим путем был избран новый муфтий. В выборах участвовало 710 делегатов. Когда был избран Госман хазрат, также внимание пало на систему образования и ее структуру.
Рафик хазрат уже сказал о невероятной динамике строительства мечетей, которая продолжалась до 2011 года. Народ строил мечети, а теперь пришло время знаний. Татары – всемирно известный народ. У нас появились все ступени образования: от начального до высшего. И теперь, когда появилась Болгарская Академия, у нас есть учебное заведение мирового уровня, в стенах которого мы способны воспитывать своих специалистов. Если говорить про «Хузур», то они выполняют колоссальную работу. Посмотрите на муфтияты других регионов: у них не получается осилить татарстанскую модель муфтията. Пусть то будет издательская деятельность или система образования в Татарстане – сейчас они выстроены очень хорошо, и остается только сохранять этот порядок, работать с ним.
Если говорить о проблеме переводов, которую поднимает Расул, что, наверное, нужно, то хотелось бы сказать следующее. В свое время Шигабутдин Марджани говорил, что его шакирды знали арабский уже с первого года обучения. Если бы у нас было также, то эта проблема обошла бы нас стороной. Хвала Всевышнему, Духовное управление работает, значит, у нас есть будущее.
А.М.: Азат эфэнди тоже прошел через медресе в 90-х. Вы тоже видели, что происходило. Может, выскажетесь?
Азат Ахунов: Медресе у меня было в связке под названием Казанский государственный университет. А если серьезно, я поступал на востоковедение, арабский язык, и попал туда не сразу. До этого учился в КАИ. Интерес появился во время службы в армии, в период общения с татарами из Кыргызстана. Это был конец 80-х, и я пропустил все демонстрации и митинги, подавления протестов, которые шли в Советском Союзе, - все прошло мимо меня. Когда я вернулся в 1989-м, узнал, что открылся такой факультет, и поступил туда. Это то время, когда Татарстан объявил о своей независимости, в 1992 году – создание муфтията. Не надо забывать и то, что началась очень активная религиозная деятельность вокруг мечети Марджани.
В мою специальность входит изучение арабского языка, в связи с чем возникла необходимость в языковой практике. В первую очередь мы, конечно, обратились в мечети. Начали ходить туда, познакомились с Валиуллой хазратом, и стали помогать ему в его деятельности, пытаться что-нибудь переводить. В этом участвовало много молодежи, даже нерелигиозной. Он, как комсомольский работник, организовал вокруг себя молодежь. Помню первый ваххабитский лагерь, который был в лагере «Солнечный». Все это организовывалось в «Закабанной» мечети. Я ходил, смотрел на этих арабов-саудитов. Что-то они мне не понравились, я развернулся и ушел.
Первые салафитские кадры были ими воспитаны. Есть фотографии, где Валиулла хазрат сидит с ними. И он никогда не отрицал этого, хоть и публично не рассказывал. И, когда его сейчас обвиняют в том, что это он начал все, он не отрицает, но и прямо не пишет, только прикладывает фотографии, таким образом, пытаясь показать, что имеет отношение к этому. А вообще, вот так мы начали общаться с этими первыми арабами. Мало того, их приняли на работу в Казанский государственный университет, и не было никаких опасений. Но у них была официальная «крыша» - КГУ, куда они приезжали преподавать арабский язык и заодно работать в остальных медресе.
У нас преподавание велось с заучиванием текстов, связанных с исламом. С Джамилем Абдулхаковичем Зайнуллиным мы начали заучивать Коран под видом заучивания «классических текстов». И мы с ними общались, ходили домой, отмечали праздники – все это было очень хорошо для заучивания языка. Мои воспоминания о 90-х связаны с этим.
Духовное управление было создано, и когда Габдулла хазрат начал формировать группы для поездок в Саудовскую Аравию, все делалось официально. Меня, через Казанский научный центр Института языка и литературы, хотели направить тоже. Я пришел, и там стоят Габдулла хазрат со своими друзьями, которые помогали строить мечеть, и они проводили собеседование. В Саудию я не попал, поскольку посчитали, что мы чести ехать туда пока не достойны.
Моим медресе был Казанский университет, я отучился там пять лет. Все это время мы были в контакте с Валиуллой хазратом, участвовали в мероприятиях, которые он проводил, и переводить помогали, и фотографировали много чего. Конечно, не так, как ребята из общества «Иман», которые практически жили там, а просто со стороны немного помогали. Все происходило на наших глазах. И зарождение ДУМ пришлось на годы моей учебы, и всех людей я знаю с тех времен. И становление моих взглядов, моей философии связано с зарождением Духовного управления мусульман и становлением исламских общественных институтов в Татарстане.
«В 90-е в медресе шли все, начиная со вчерашних гопников и заканчивая инженерами». «Де-факто Казань стала центром российского мусульманского мира»
Арслан Минвалеев: Если продолжать тему 30-летия ДУМ РТ, быть может, каждый скажет о трех ключевых вещах, которые Духовное управление смогло реализовать за эти 30 лет и чего не смогло?
Рафик Мухаметшин: Первое – это система образования на уровне России. У нас восемь медресе и три ВУЗа: Казанский исламский университет, Российский исламский институт и Болгарская Академия. Второе – издательская деятельность. Я частично согласен с Расулом, что в первые годы к изданию «Хузур» были вопросы, но в профессиональном плане у них резкий скачок роста: издания стали более профессиональными. В-третьих, могу сказать, что сейчас довольно профессионально работает Совет улемов. Они издают много фетв, отвечают на актуальные вопросы.
А.М.: Я так понимаю, вещи, которые не удалось реализовать – это Всероссийский экспертный совет.
Р.М.: Это, может быть, не задача Духовного управления. Но если вы помните, в Минюсте экспертный совет был создан. Правда, он, скорее всего, ничего не делает, его не видно. Экспертный совет – это тоже вопрос. Даже если он будет, теоретически не каждое издательство обязано предоставлять свои книги, и никто его обязать не может. Да, Духовное управление, издавая свои книги, пропускает через экспертное сообщество. Но есть другие, независимые издательства, и они так и будут издавать. Так что, если мы создадим экспертное сообщество, это вовсе не означает, что все книги пройдут через экспертизу – это невозможно. Это должна быть соответствующая очень серьезная издательская политика. Они сами должны понимать, что, занимаются формированием мировоззренческих установок мусульман. Сейчас мы уже видим прогресс: случайных издательств становится все меньше и меньше. Остаются только те, которые издают серьезную литературу. Например, «Диля» выпускает исторические книги, издательский дом «Медина», «Хузур»…
А.М.: Иран, «Садр» очень активно работает.
Р.М.: Да, издательство «САДР» слишком активно работает. Если зайти в любой книжный магазин, то порядка 80% книг на русском языке их издания или шиитские, к сожалению. И здесь мы уступаем. То есть они этот рынок заняли. Но они активно работают с Российским научным сообществом, с Институтом востоковедения, философии.
А.М.: А что не удалось или что надо сделать?
Р.М.: В принципе, инфраструктура существует... Знаете, когда мы говорим, что ДУМ – это религиозная организация, как это было до революции, и должна быть определенная финансовая независимость, то здесь, конечно, вакфная система… Но и до революции вакфная система в России работала не особо эффективно. Только в Крымском муфтияте вакфов было больше. С этой точки зрения, для нас очень важно работать в направлении привлечения меценатов, чтобы вакфная система работала. Формировать бюджеты для учебных заведений очень сложно. Возможно, создание более мощной инфраструктуры, для того, чтобы обеспечивать умму, очень актуально.
А.М.: Данис эфэнди, вы социолог, и смотрели как устроена система за рубежом…
Данис Гараев: Зря вы ждете от меня какой-то критики. В первую очередь, я хотел бы сказать, что ДУМ еще со времен Усман хазрата успешно справляется с инфраструктурой, открытием медресе и прочих учебных заведений. Не знаю, где лучше, чем в Татарстане в этом отношении. Может быть, в Чечне, Дагестане. Но у нас своя специфика, и, я думаю, она самая эффективная.
Вообще, мне всегда хотелось, чтобы Казань стала центром российского мусульманского мира. Де-факто так и есть, но имеется определенная разобщенность. Но Духовное управление мусульман, конечно, работает в этом направлении.
В целом, у меня нет какого-то универсального рецепта. Я понимаю, что регулярно проводится форум, но, наверное, хотелось бы, чтобы эта составляющая была преодолена. Я говорю это не как эксперт, а как рядовой татарин-мусульманин. Вот и все. А в остальном все и правда неплохо.
А.М.: Расул эфэнди, может быть, вы что-то добавите? Мы все ждем конструктивную критику. А Вы – как голос из народа.
Расул Тавдиряков: Думают, конечно, всякое. И нехорошее тоже. Благодаря таким площадкам, спасибо, что вы ее организовали, у меня появляется возможность рассказать. А рассказать можно многое. Публиковать мне обычно приходится через свои паблики, а это всегда конфликт, стресс. Бывает, что я о чем-то говорю, но стараюсь это делать дозировано.
По поводу ремарки Рафика эфэнди о том, что Абдулла хазрат был в нужное время в нужном месте: в бурные 90-е все бурлило, и он по характеру был мятежником. Потом все устаканилось, и нужно было воспользоваться моментом, чтобы эффективно начать работу. Действительно, эффективным менеджером был Усман хазрат, и мы это видим. Что бы ни говорили, сегодня исламизация Татарстана произошла благодаря работе ДУМ во времена Усмана хазрата. Сегодня, возможно, произошла некая концентрация, централизация всего и вся в нашем государстве. И Духовное управление сегодня работает в этом же фарватере. Поэтому тут уже меньше свобод, меньше креатива. В этом есть и положительные моменты и отрицательные. О положительных много говорят, не будем повторяться. А вот что не так?
Первое, на что мне часто жалуются - за пределами Казани тишина, как будто мы в Рязанской области. Имам Лаишевского района в 70 лет вернулся к Аллаху, и ему до сих пор не могут найти замену. В других районах то же самое. Спрашивается: а для чего вообще столько выпускников РИИ, если мы не можем найти кадры, замотивировать их, выделить зарплаты? Может, кто-то не хочет, чтобы были молодые кадры?
Второе – закрытость Духовного управления. Почему люди обращаются ко мне, а не в ДУМ? Почему эти вопросы адресуют мне, а не встречаются с муфтием? Почему муфтият не проводит дискуссионные клубы, приглашая экспертов, общественных деятелей? Сегодня муфтият немножечко оторван от народа. И я чувствую, что народ уже потерял то доверие, ту любовь, которая была еще 5-10 лет назад.
Следующее – метания из одной крайности в другую. Сегодня мы говорим о салафизме, но на самом деле салафиты дали импульс, волну, неординарность. Пассионарность пришла от салафитов. Да, наверное, были определенные крайности, но они постепенно выровнялись. Они начали заниматься, к примеру, социальными проектами... К слову, сегодня большинство социальных проектов на территории Татарстана и других регионов - это бывшие салафиты, потому как они были заряжены на это.
Сегодня мы пришли к ашаризму, матуридизму – это очень важно. Но я смотрю, что такая подача превратила людей в неких сектантов. Недавно ко мне заезжал один имам, закончивший РИИ, и говорит: «Вижу, как некоторые ничего не поняли об исламе, но у них в глазах все враги». И сегодня в Татарстане это очень частое проявление, когда вместо того, чтобы дать что-то позитивное, чему-то научить, у нас опять 80% риторики – это ваххабиты и борьба с ними.
Р.М.: Расул, этого нет на самом деле. Ты с двоечником разговаривал, наверное.
Р.Т.: При Файзове…
Р.М.: При Файзове – это другое. И этого никто не скрывает.
Р.Т.: Мне один человек, который состоит в «тарикате», связан с Турцией, говорил: «У нас при муфтие-салафите был зеленый свет. А сегодня нам перекрывают кислород, хотя вроде бы мы на одной волне». Это действительно есть. Я говорю то, о чем думает и говорит простой народ, о том, что может быть до вас не доходит. Обратите внимание, что сегодня мнение сложилось так, будто это сектантство присуще Духовному управлению. Нет работы с научным, со светским сообществом. Какая-то зашоренность имеет место быть, и не стоит это отрицать. И последний момент… Ладно, забыл. Потом.
«У нас плохо поставлена работа с так называемыми этническими мусульманами»
А.М.: Данис эфэнди, вы хотели оппонировать?
Д.Г.: Нет, я хотел бы высказаться по поводу минусов – с позиции социолога. На самом деле, мне кажется, что у нас плохо поставлена работа с так называемыми этническими мусульманами. Что я имею в виду? Многих этнических мусульман отталкивает несколько излишне консервативный тренд. Условно говоря, одна моя знакомая светская татарка считает себя мусульманкой. Но что для нее – быть мусульманкой, если она ведет светский образ жизни? «Фрэндли ислам»? Просто я наблюдаю социальную реальность. И такие люди, по сути находящиеся в духовном поиске, потом уходят в «нью эйдж» - йогу и прочие непонятные направления. Вопрос состоит в том, как с этой публикой работать муфтияту. Это все связано с вопросом о сохранении национальной идентичности. Некоторые мои знакомые говорят, что есть какие-то прогрессивные подходы у других религий. И порой они кажутся более привлекательными. И надо понимать, что этнических мусульман все-таки большинство. И что хуже? Чтобы человек остался этническим мусульманином, не до конца соблюдающим, или же совсем ушел из ислама?
Р.М.: Пусть лучше будет светским, чем сектантом.
Д.Г.: Вот! Но духовные потребности-то у него есть, и их нужно как-то реализовывать, отвечать им. По ханафитскому мазхабу, если человек считает себя мусульманином, то он мусульманин. В конечном итоге, я считаю, что это очень важное направление для муфтията, над которым нужно работать. Потому что такие люди очень близки к тому, чтобы вообще перестать быть мусульманами. Не с точки зрения ислама, а с точки зрения муфтията лучше, чтобы они остались в лоне ислама. Это так называемый «френдли ислам».
Р.Т.: Здесь речь идет про средства. То есть, не реформировать ислам для этих людей, а просто найти привлекательный подход.
Резеда Закирова: На самом деле мы работаем с этническими мусульманами. Например, на занятиях «Школа одного дня» мы принимаем по 100-150 человек за раз. По выходу, за семь занятий, они становятся практикующими мусульманами. Это в Казани. В год мы два раза ее проводим. Теперь эта практика также распространяется в некоторых мухтасибатах. Опять же, это зависит от активности мухтасибов, того, как они с молодежью работают.
У многих есть понятие о том, что если человек религиозный, он должен совершать много благих дел. Благое дело – в первую очередь благотворительность. В понимании большинства, имамы должны быть нищими, но заниматься благотворительностью. Поэтому благотворительностью мы тоже много занимаемся, вне зависимости от национальной или религиозной принадлежности. Таким образом, с этническими мусульманами и немусульманами мы работаем.
Касательно вопроса Расула. Почему кадры не идут в село? Хороших специалистов выпускают, но опять же – социальный пакет. Камиль хазрат и Рафик хазрат стараются, чтобы эти дореволюционные традиции, когда обеспечение мечети было на плечах махали… Речь про самоокупаемость. Камиль хазрат хочет, чтобы при каждой мечети была какая-то лавка, чтобы хотя бы коммунальные расходы получалось оплачивать. Спасибо этим бабаям, которые работают. Некоторые ведь даже из своих пенсий коммуналку оплачивают. Это не только задача ДУМ РТ. Люди должны быть заинтересованы в том, чтобы в их селе работала мечеть. А есть, наоборот, такие мухтасибаты, например, в Кукморском районе, где сельчане сами обратились к имаму и сказали: «Ты только работай, мы сами будем платить тебе зарплату, отремонтируем мечеть». Они ее содержат, убираются сами. Сама махалля проявляет заинтересованность. И, конечно, имам, ему 40 лет, мужчина в расцвете сил работает и содержит семью. Опять же, все зависит от места: есть более религиозный район, есть менее религиозный.
Р.Т.: Простите, но пока там будет 75-летний бабай махалля не появится.
Р.М.: Расул, вопрос в другом. Действительно, мы готовим кадры. У нас на очной форме обучения в Татарстане 4000 студентов. Вопрос в трудоустройстве. Ты говоришь: «70-летний бабай». 70-летний бабай сидит в деревне, где 50-60 домов. Молодой человек, может быть, год там проработает, женится и уйдет. Закрепить молодого имама с каждым годом становится сложнее. В Татарстане городские мечети, мечети крупных населенных пунктов заполнены. И потому мы рады, что там, в деревнях, все еще работают бабаи. Но, здесь, например, в меленькой деревне зарплаты нет, садака нет, махалли нет. Куда его?
У нас учатся заочники из 45 регионов, не только из Татарстана. Имам с высшим образованием поедет в деревню, где 50-60 домов? Это проблема, поэтому мы работаем с мухтасибами, говорим: «Найдите молодого пенсионера, чтобы он отучился заочно и работал», чтобы эти деревни обеспечивать имамами. У нас 15% - бабаи 70-80 лет, это в основном в маленьких деревнях. В крупных деревнях есть школы, детские сады, молодые мамы работают. А в маленьких деревнях этого нет. И ты ни за что не закрепишь его. Ты можешь заплатить ему зарплату 50 000, и даже если он сам захочет, жена скажет: «Куда детей? В соседнюю деревню?».
Д.Г.: Я хотел бы начать с начала. Период 90-х – это время подвижничества. Распад экономической системы… В медресе шли все, начиная от вчерашних гопников и уголовников, заканчивая инженерами и так далее. Духовное управление Татарстана сделало очень многое по сравнению с другими. И система мухтасибата достаточно эффективная - все как-то работает, крутится. И значительная часть достижений - это не только исламское образование и великолепная инфраструктура. Мы проводим социологические опросы по казанским мечетям. Вырисовывается несколько проблем. Первая – недовольство исламскими СМИ. Кстати, тренд по поводу создания каких-то социальных площадок – один из самых актуальных. Молодежь говорит, что им не хватает каких-то клубов, организаций. Я, когда выступал на молодежной конференции, говорил об этом и приводил цифры.
Р.М.: К сожалению, эту нишу сейчас захватывают псевдопсихологи.
Д.Г.: Просто Духовное управление живет в современном мире. Идет плюрализация различных духовных форм, исламский активизм, формальные и неформальные вещи, блогеры, ассоциации психологов, бизнесменов, врачи… И Духовное управление не может объять все это.
Мы сейчас занимаемся изучением жизненной, профессиональной траектории… Когда мы первыми начали изучать медресе, мы увидели, что сначала, когда был возрожденческий период, было хорошо. Сейчас инфраструктура есть, все есть, происходит так называемая рутинизация. Это раньше за мечеть надо было воевать, а сейчас все доступно, есть стабильность. Для большинства есть светская система образования. Федеральные вузы сейчас борются за абитуриентов. И если говорить об исламской системе образования, то там идет большой отсев: люди приходят, уходят, а заканчивает обучение в итоге небольшой остаток. И Расул говорит о том, что нынешний молодой человек, выросший в ситуации исламского возрождения, пожив и отучившись в Казанском медресе, ехать куда-то в Кукмор или Лаишево не захочет.
Р.М.: В Лаишево и Кукмор, может захочет. Не захочет куда-то в более удаленный вариант.
Д.Г.: Эта проблема существует, и с этим ничего не поделать. Она повсеместная. Все ведь куда хотят? Сразу же менеджером высшего звена, государственным чиновником и так далее.
Р.З.: Сейчас, когда приходят в ДУМ РТ за разрешением на строительство мечети, муфтият сразу же задает вопрос о том, кто будет имамом. То есть, еще до строительства мечети назначается имам. Если у него недостаточно образования, сразу же ставится вопрос о его учебе, содержании. Мы сейчас вспоминаем мечеть «Ахмадзаки», где при ней есть целый комплекс. Мы ведь сейчас к этому же идем: мечеть не сама по себе - при ней должна быть и мает-хана, и возможность для проведения мероприятий. Еще хотела сказать про этнических мусульман. Вы думаете почему Камиль хазрат спортом занимается? Это тоже своего рода дагват. Молодежь лучше отвлечь спортом, чем они будут сидеть на деструктивных сайтах.
Д.Г.: Светские мусульмане не будут интересоваться спортом. Им даже облегченная версия кажется душной. Вот человек хочет изучить ислам, он открывает какой-нибудь тематический сайт, и ему тут же становится душно. Мы все-таки говорим о донесении ислама какими-то новыми способами. Возможно, не такими догматичными (хотя бы для этой аудитории).
По казанским мечетям: коренных казанских горожан в мечетях минимум, даже далеко не десятая часть. В основном это мигранты и приезжие татары, для которых мечеть – это способ интеграции, адаптации. Я как-то сказал: «Казанский татарин буржуазен. Он привык ходить в мечеть, когда ему плохо, или давать садака». Это современные процессы, в том числе, секуляризация. Во многих крупных городах так. У нас есть мечети, где 70-80% - это представители стран Центральной Азии.
Р.З.: И по поводу критики Расула на счет закрытости ДУМ. Это больше, наверное, даже ко мне, к моей работе.
Р.Т.: Разве пресс-служба занимается разъяснением деятельности? Это же не ограничивается вами. Это должна быть какая-то системная деятельность.
Р.З.: В любом случае через меня. Вы говорите: «Почему люди обращаются ко мне, а не в ДУМ РТ?». Мне кажется, технические средства задают такой тренд, что легче пожаловаться блоггерам. К нам тоже обращаются, Расул. На жалобы мы сразу реагируем, сразу «берем на карандаш». А вы сами разве лично Камиль хазрату не звоните? Сколько раз организовывали встречи с муфтием. Есть возможность для приема населения: любой может позвонить и записаться.
Р.Т.: Кстати, по поводу приема населения. Люди говорят, что вроде Камиль хазрат принимает в «Кул-Шарифе», но ни один вопрос пока не решился. Такое ощущение, что это какая-то формальность.
Р.З.: Потому что население почему-то имеет ошибочное представление о деятельности муфтията. Мы не можем объять весь мир. У нас ведь тоже есть определенные компетенции.
Р.Т.: Вот эти компетенции очень сильно сужены.
«Мы планируем открыть мусульманскую школу на 1200 детей»
Арслан Минвалеев: Я предлагаю двигаться к финалу. Единственное, можно я тоже камушек закину? По поводу работы с научным сообществом. Я буквально вчера купил книжку «Московское царство. Колонизация». Открываю авторов: преподаватель православной академии искусств. И вся книга посвящена осмыслению русского народа через православие. Я сижу и думаю: есть ли у нас ученые Духовного управления, которые пытаются осмыслить историю татар через ислам? У башкир они есть. А здесь интеллектуальная мысль работает в этом направлении или нет? Мы же тоже говорим про мировоззренчество. Человек – этнический татарин. Значит, ислам нужно встроить в эту картину мира.
Резеда Закирова: Конечно! Сейчас в работе, насколько я знаю, находится такая книга. К тысячелетию была такая задумка.
Рафик Мухаметшин: У нас был «Без татарлар» - три в одном: история татар, татарский язык, основы ислама. Через этот проект мы рассказывали об истории татар через ислам.
Данис Гараев: Я понимаю, что у самого Камиля хазрата есть понимание важности светского знания и образования. Есть куда расти.
Р.М.: Кстати, мы планируем открыть мусульманскую школу на 1200 детей. Землю около новой Соборной мечети выделили. Мы наняли хорошего менеджера с зарубежным опытом, видением, чтобы школа была современной с исламской начинкой. Возможно, ее в следующем году начнут строить.
А.М.: И последний блок: муфтият будущего – какой он? У Рустама Батрова была такая статья «Камиль Самигуллин – идеальный муфтий для эпохи стабильности». Можно спорить или не спорить, но такое ощущение, что сейчас стабильность сменяется более динамичным периодом. И что будет дальше?
Азат Ахунов: Только Аллаху Всевышнему известно, что будет дальше. Но то, что сейчас есть, я считаю, неплохо. По крайней мере прекратились распри, поиски врагов народа, что было сильно выражено при Файзове. Я думал, что всех будут увозить пачками и у нас не останется имамов, потому что тренд шел к этому. А при нем все успокоилось, что очень важно. Это большой плюс Камиля хазрата. Стабильность, которая есть, - это неплохо. И для нас эта стабильность важна.
Помимо всего прочего для нас важно, что смогли создать единый муфтият. Некоторые регионы до сих пор живут с пятью-шестью муфтиятами и дерутся, воюют между собой, а власти не знают к кому обратиться. Конечно, у нас есть давление светской власти на религиозные структуры. Но тем не менее, то, что между ними есть диалог - очень важно, чтобы реализовывать совместные проекты. Это очень важно для мусульманской уммы Татарстана.
Что касается критики, то у Рафика Мухаметшовича есть классификация, которую он постоянно совершенствует. И в последней монографии, есть новость, которую я хотел бы обозначить. Сейчас этап теологического ислама. Особенно в период пандемии, когда Камиль хазрат стал выносить богословские решения, как муфтий. То есть он же муфтий, который имеет разрешение на это, получил иджазу. Таких у нас в России практически нет. Только еще один в Дагестане, если не ошибаюсь. Когда пандемия началась, он вынес решение насчет похорон мусульман, об омывании покойного и что можно джаназа около могил читать. И все исполняли. Сколько я был на таких похоронах, имамы говорили: «У нас фетва, мы исполняем». И вообще, богословские, теологические вопросы стали больше и больше активизироваться. Но, к сожалению, это все осталось только на уровне Казани. Население все также пока находится на уровне «можно ли банку краски принести домой с кладбища?». Если вы посмотрите исламскую прессу, то увидите, что там все вопросы такого уровня, и имамы отвечают на них. Пора бы уже, наверное, поднимать уровень знаний населения. И Камиль хазрат должен задать тренд, чтобы имамы решали еще какие-то вопросы помимо «банки краски». Надо отходить от этого. Я называю этот этап этапом теологического ислама, и потихоньку все население должно переходить на него. Если мы посмотрим на население Кавказа, то кавказские форумы не обсуждают «банку краски», они поднимают другие, очень важные вопросы. У нас ведь тоже очень много вопросов.
И еще один минус: мусульманская пресса «лежит» - она вообще никакая. Если взять несколько газет «Умма», «Дин вэ мэгыйшэт», сайты какие-то, то они все повторяют друг друга. Они все перепечатывают сайт ДУМ РТ. Если мы вспомним то, что делал Валиулла хазрат… Это до сих пор интересно читать. Но когда появился интернет, он тоже стал перепечатывать и все умерло. Возродить бы мусульманскую прессу, дискуссии, поднимать глобальные вопросы. Не надо бояться этого. Просто не надо закон нарушать, вот и все. Можно и не для галочки перепечатывать. Вообще же читать неинтересно. Хотелось бы, чтобы на этот вопрос обратили внимание. И чтобы не повторяли друг друга. Уникальный контент должен быть.
А что будет в будущем, мы не знаем. Наверное, хотелось бы пожелать сохранить то, что создано. Потому что и в мире много чего происходит. Не знаю как в других странах работает система финансирования, как нам мечети сохранить... Заставить махаллю платить – это нереально, мне кажется.
Р.М.: Не только в других странах, но и на Кавказе эти вопросы как-то решаются. Там религиозность населения очень высокая. Практически в каждой деревне есть медресе. Неучтенных медресе – вообще сотни. Их строят, содержат, там дети учатся. То есть, есть богатые мусульмане.
А.А.: Значит, надо найти богатых татар-мусульман, подключать какие-то административные ресурсы.
Р.М.: Расул, это тебе задание, чтобы набрал богатых мусульман.
Р.З.: Поддержка-то есть. Мухтасибы у нас получают зарплату, молодые специалисты получают гранты. Это все недавно появилось. Мы к этому движемся. Не все в одночасье.
«Нужно поднимать вопрос на уровне муфтията, потому что 80% зиратов запущены и мы их теряем
А.А.: У нас на примере науки… Кстати, хотелось бы добавить по поводу работы с научным сообществом. Раньше, в 90-е, при Усмане хазрате ученые всегда были при Совете улемов. Я тоже был в Совете улемов.
Р.З.: Вы имеете в виду светских ученых?
А.А.: Да, светских. Разные вопросы ведь бывают. Раньше Искандер хазрат был, Рафик хазрат до того, как стал ректором. Все вопросы прекрасно решались, а потом всех выкинули в один момент. Бейкин был. А потом, когда Батров стал замом... Не хватает сотрудничества с научным сообществом. Валиулла хазрат всегда приглашал всех. Мы не навязываемся, у нас тоже много работы, но есть разные варианты.
У нас тоже зарплаты очень маленькие, можно сказать, нищенские. Но тоже есть гранты, программы, когда руководитель находит возможность поучаствовать в каких-то федеральных проектах, или специально заложить какую-то программу. Нужно искать варианты, чтобы система не разрушилась. Я считаю, что сейчас уже нужно заняться качеством этой сети.
И последнее, что хочу добавить: вопрос по поводу сохранения сети татарской культуры. Сейчас выстроена большая сеть по всей Российской Федерации, все мечети по большому счету татарские. И хотелось бы, чтобы люди не забывали про свою татарскую культуру. Потому что помимо религии, мы должны и язык сохранять. Если национальная идентичность не будет сохранена, то и религия не сохранится. Язык и культура сохраняют религию, и наоборот. В советское время так было. Имамы запрещали говорить по-русски, потому что считали, что это взаимосвязанные вещи. Камиль хазрат этим занимается, и проповеди ведет на татарском языке. Но эту сеть нужно использовать для сохранения татарской культуры и не замыкаться только на религии.
Р.З.: Безусловно. У нас все мероприятия на площадках мечетей проводятся. Кстати, по поводу «от количества к качеству». По итогам 2021 года резко сократилось количество построенных мечетей. Раньше по 20 мечетей открывалось, а в 2021 году – 15. Сначала я думала, что это из-за пандемии, но потом пришли к выводу, что произошло насыщение и теперь начнется работа над качеством, чтобы имамы были с хорошими профессиональными знаниями.
Р.М.: Да, в Казанской губернии было 6000 мечетей на самом деле. То есть, сегодня этих мечетей достаточно для того, чтобы обслуживать казанскую махаллю. Начиная с реплики Азата насчет вопроса про краски. Давайте посмотрим, какова наша умма, каков уровень ее религиозности? Проводились социологические опросы, начиная с 2021 года, по итогам которых 85% татар считают себя мусульманами и 4% - практикующими. Потом проводился другой опрос, по итогам которого религиозными себя считают 12% (это вместе с Дагестаном). Наверное, поэтому, к сожалению, вопрос состояния нашей уммы… Потому они и задают вопросы про краску и что с ней делать, а имамам приходится на них отвечать.
Р.З.: Не хотят они отвечать, они уже устали. У нас есть кол-центр ДУМ РТ, и туда приходят в основном такого рода вопросы. Имамам сами скучно на такие вопросы отвечать. Кстати, у казыев тоже проблема есть, что в основном все сводится к семейным разборкам.
Р.М.: Казыи этим занимались всегда. И поэтому это вопрос не только Духовного управления. Со светской молодежью тоже надо работать. Я думаю: почему у меня, советского человека, интерес к исламу? Мне кажется, это через национальную идентичность. Потому что меня воспитывала бабушка, она читала пятикратный намаз и старалась, чтобы мы читали дуа и все знали. Сегодня надо формировать умму и национальную идентичность татар Татарстана. Кто должен ее формировать? Если мы будем считать себя татарами, а татарин, значит, мусульманин, тогда у нас будет интерес к исламу. Поэтому это общая задача. И то, что религиозность у татар очень низкая - это ни для кого не секрет. Азат говорил по поводу того, что на Северном Кавказе, например, бюджет крупнейших учебных заведений формируют богатые. В Хасавюрте крупнейший университет и они забот не знают. Никто им денег не дает, их полностью содержат меценаты.
Р.З.: Центры ведь строятся тоже не только на пожертвования.
Р.М.: Там я не знаю. Кстати, Керимов обещал достроить его. С этой точки зрения с татарами, этническими мусульманами надо работать.
Ильяс хазрат Зиганшин: Я бы тоже хотел высказаться. В работе ДУМ РТ есть большой рост, прогресс. Когда речь зашла о национальной проблеме, мы единогласно сказали, что с этим нужно работать. Татарстан – это центр в России. Сейчас пришло время сотрудничества с другими Духовными управлениями, с их муфтиями, их учебными заведениями. В добрый путь!
А.А.: Еще хотел добавить очень важный момент. У нас много экспедиций, в том числе, эпиграфических - по кладбищам. Мы работали в Рыбнослободском районе, сейчас выезжаем в Троицк на 10 дней. Ездим по татарским кладбищам. Проблема в том, что зираты в очень запущенном состоянии. Разрушаются камни периода Казанского ханства. Народ боится ходить в старую часть. Имамы не объясняют, что там нет ничего страшного, и что можно расчищать и срезать деревья, что там захоронения наших великих предков и важно их сохранять. Думаю, этот вопрос нужно поднимать на уровне муфтията, потому что 80% зиратов запущены и мы их теряем. Вопросы решают бульдозерами, сметая и деревья, и могильные камни.
Р.М.: Да, эта проблема была и есть. Над ней сейчас активно работают. Не только Духовное управление, но и краеведы. Кстати, в Балтасинском районе практически все 100% кладбищ очищены, старые камни вывезены. В этом плане работа уже идет.
«Граница между религиозным и светским сейчас устарела»
А.М.: Предлагаю, завершать круглый стол и высказаться о нашем видении будущего.
Д.Г.: Как я вижу будущее? Здесь есть два фактора. С одной стороны, возраст муфтия - он у нас молодой, и многое зависит от того, что с ним будет происходить, какие у него приоритеты, на что он будет ориентироваться. Он – человек ищущий, развивающийся. Но есть, что называется, постсекулярный сдвиг. Граница между религиозным и светским сейчас устарела. Мы живем в постсекулярное время, когда нет жесткого разделения между государственной религией и обществом. Последствия этого заключаются в том, что светские ученые участвуют в решении религиозных вопросов и наоборот - религиозные деятели участвуют в научной деятельности. И будущее муфтията, на мой взгляд, это такой постсекулярный тренд, когда за круглым столом собираются религиозные и светские деятели и ищут точки соприкосновения. Исламская экономика, психология… Будущее муфтията – это осваивание новых современных трендов и направлений, слоев общества без потери каноничной национальной идентичности.
Расул Тавдиряков: По поводу того, что у нас нерелигиозное общество, соглашусь. Недавно пошел на намаз у себя в Сокурах, а там один Бахадыр только-только приехал из Узбекистана на машине и рассказывает, мол, там люди голодные, на религию набросились, на утренний намаз приходят как на джума, раздают садака. Видно, что они соскучились по религии. Раньше там все это было запрещено, а сейчас есть небольшие послабления, так что народ - от мала до велика - пошел в мечеть. Здесь у вас, говорит, шикарные, замечательные мечети, но на аср-намаз попали, и всего четыре человека. Некому ходить в эти мечети. Азат эфэнди сказал по поводу того, что молодежь чуть-чуть скованна. Знаете, почему она скованна, как мне кажется? Потому что муфтият стал частью государственного аппарата. Я хочу взять интервью, а мне боятся давать, говорят, что нужно согласовать. Имамы, как чиновники, боятся вышестоящего.
Р.З.: Скорее всего, они для себя придумали повод. Мол, ДУМ РТ не разрешает. Потому что человек, который хочет дать интервью, не станет молчать.
Р.Т.: Нет, дело не в этом. Видно, что он боится что-то не то сказать, не согласовать. Это же не секрет, что сегодня чтобы стать имамом, нужно пройти 150 инстанций и согласовать. Соответственно, имама выбирает не махалля, а согласование всех, каких только можно, государственных организаций, включая ДУМ. Поэтому этот дух теряется, человек становится системным и ходит на цыпочках, пропадает инициатива.
И по поводу того, что муфтият постсекулярный: это оптимистично. Я настроен, к сожалению, пессимистично. Мы сегодня видим куда двигается муфтият. А он, как мне кажется, движется в направлении еще большей маргинализации, еще большей догматики. А эту нишу должны занять общественные благотворительные организации, ученые, должны какие-то кружки появляться. И мы в Татарстане сегодня это видим. И хотелось бы, чтобы муфтият в этом принимал участие. Мы многое возлагаем на муфтият, он многое делает. А эту роль уже нужно делегировать гражданскому обществу.
Ринат Патеев: Я, наверное, обобщу. Работа в современную постсекулярную эпоху требует очень динамичного подхода. Безусловно, на сегодняшний день ДУМ РТ просто не сможет держать монополию. И не надо этого делать. А вот создавать какую-то почву для развития различных форм активизма, связанных в том числе, с вопросами самоорганизации, безусловно, нужно. И мы переходим от количества к качеству. Такой, марксистский тезис, конечно. Но на самом деле это важно. И Расул, и Азат Марсович говорили об этом, как и ученые, и представители СМИ, о том, что ДУМ РТ сейчас нужно качественно смотреть на догматические вещи. Потому что одними вопросами о красках и омовении не обойтись.
Вы говорите «матуридиты, ашариты»… Извините, у нас не каждый представитель духовенства сможет разъяснить разницу между матуридизмом и ашаризмом. И на самом деле переход к такому качественному подходу необходим, в том числе в контексте мировоззренческих вопросов, о которых мы говорим. С другой стороны, обыденное сознание было, есть и будет. И работать оно на уровне высоких интеллектуальных схем не будет. Наша задача и задача СМИ – это иногда сложнее. Мы можем собраться научным сообществом, выдать рефлексии и попробуйте эти рефлексии переложить на обыденное сознание.
А.М.: Спасибо огромное! У Расула прозвучала мысль о том, что Духовное управление стало элементом госмашины, и это действительно так. Но есть особенность у Татарстана: он живет проектами. И у Духовного управления такая же особенность: оно создает проекты, и часто за ними не хватает человеческого лица, теплоты. Понятно, что у них большая головная боль: 1400 мечетей, коммуналку надо платить, зарплату надо платить… Мы понимаем эти недостатки, и мы благодарны Духовному управлению за то, что мы можем пойти в мечеть, почитать намаз и нас при этом не заберет «бобик». Плюсов все же гораздо больше.
Р.З.: Спасибо, что сказали.
Р.Т.: Мне кажется, Духовному управлению нужен такой девиз: «Ихтиляф уммуль рахма». Мы высказали разные мнения, но мы все друг друга дополняем.