Испытания Ибн Таймийи (да смилостивится над ним Аллах)

Существует расхожее мнение, что обладателям талантов и достоинств уготована вэтом мире юдоль страданий и бед. Тем, кто не заискивает и не виляет хвостом перед людьми, не суждено ничего, кроме несчастья. Имам Бухари увидев, что от него отвернулись не только друзья, но даже ученики, охладел к жизни и воззвал к Аллаху Всевышнему с просьбой забрать его душу.ʻУмар хазрат сказал: «Правда оставила меня без друзей». Суфйан ас-Саури говорил: «Оставь человека, котого хвалят соседи, потому что правдивого человека не должны хвалить».

Вот и Ибн Тамийа наживал врагов среди современников из-за своего прямодушия и непрерывной борьбы с ширком и нововведениями; корни ее (чьи?) произрастали главным образом из их ревностного отношения к его блестящим знаниям.Сообразно поговорке «Не из любви к ‘Али, а из ненависти к Му‘авийе», враждующие друг с другом рафидиты, сторонники пантеизма (вахдат ал-вуджуд) и поклонения могилам, распространители прочих нововведений – все как один объединились вокруг причинения вреда Ибн Таймийи. С этой целью цеплялись за любой повод;выносили фетвы с обвинением в неверии не только ему, но даже тем, кто называл его шайхом ал-Ислам.

Первому испытанию Ибн Таймийа подвергся в 698/1298 году, после того как получил распространение его трактат «ал-‘Акида ал-хамавийа ал-кубра» (1). В это время ему было приблизительно 38 лет. На деле, его противники, ухватившись за это сочинение, сильно преувеличивали проблему: «он говорит, противореча ахл ас-сунна ва ал-джама‘а» – так подстрекали людей. Увиваясь вокруг кадиев и муфтиев, они склонили мнение народа в свою сторону; извратили слова «ал-‘Акиды» и во множество мест добавили ложные измышления; оклеветали Ибн Таймийю, называя его, да упасет Аллах, «признающим телесность».Ханафитский муфтий Джалал ад-Дин, взяв это дело на себя, организовал совещательное собрание в «Дар ал-хадис ал-ашрафийа» и пригласил для дачи ответа Ибн Таймийю. Тот отреагировал отповедью: «Делай свое дело хорошо и честно; проверять вопросы иджтихада и вмешиваться в подобные научные проблемы не является твоей обязанностью! Зачем тебе эта головная боль».

Кади, посрамленный таким ответом, преисполнился гнева.Он послал на улицу глашатая, повелев тому кричать на каждом углу: «Эй, почтенные граждане, знайте, вероубеждение Ибн Таймийи ошибочно, не вздумайте следовать за ним!» Получив весть о данном событии, наместник Дамаска Сайф ад-Дин Джаган сказал: «У кадиев и муфтиев нет права затрагивать подобные вопросы, это люди, назначенные лишь для примирения и улаживания тяжб, пусть не лезут в научную сферу!»– и выпорол кнутом самих крикунов. Однако вследствие того, что народ не смог уразуметь суть проблемы, волнение и шумиха среди него не прекращались.Из-за этого Ибн Таймийа пообещал, поставив в известность шафи‘итского кадия Имам ад-Дина, прочесть упомянутый трактат по вероубеждению перед всем населением. Он отправился к назначенному часу на собрание и таки озвучил «ал-‘Акида ал-хамавийа ал-кубра». По завершении чтения шафи‘итский кади сказал, обратившись к горожанам: «Вы подняли шум на весь мир, и вот теперь кредо веры изложено, есть ли в нем что-либо противоречащее Корану и мазхабу салафов?» Так как никто не ответил, он объявил: «Я стану врагом каждого, кто после случившегося будет оговаривать Ибн Таймийю». На этом данная смута завершилась.

В это время в Египте появился шайх по имени Наср ал-Манбиджи (1), который увлек за собой множество людей, проник в среду чиновников и получил небывалую известность.Этот человек, желая угодить Ибн ʻАраби и Ибн Сабʻи, защищал учение «вахдат ал-вуджуд» и склонял других к его признанию; он начал усердствовать в причинении вреда Ибн Таймийи, который в каждом своем сочинении опровергал данные идеи. Он обошел почтеннейших особ, и с кади маликитов Ибн Махлуфом, одобрившим его замыслы, принял совместное решение взяться за это дело вдвоем. Так сторонники вахдат ал-вуджуд, рафидиты и прочие, объединившись между собой, приписали Ибн Таймийи абсолютно ложное политическое обвинение: якобы он, «подобно Ибн Тумарту, старается получить султанат». Недаром говорится: «Наслушавшись вестей о семейных делах, девушки начинают сомневаться в необходимости замужества» – этим делом в конце концов заинтересовались власть предержащие. Вскоре наместнику Дамаска направили послание от правителя Египта с повелением организовать собрание городских ученых всех четырех мазхабов для проверки вероубеждения и мазхаба Ибн Таймийи. На основании этого был созван меджлис с участием находящихся в Дамаске ученых, муфтиев и кадиев, наʼибов и шайхов; он открылся в понедельник 8-го раджаба 705 года (в январе 1306 года по христианскому летоисчислению). Ибн Таймийа же, придя на мероприятие, сел на видное место.Когда люди подошли, амир открыл собрание и известил, что оно организовано, согласно указу, присланному из Египта, по поводу Ибн Таймийи и, обращаясь к последнему, заявил: «Сегодня мы подвергнем проверке ваше письмо, отправленное в Египет, с призывом к своему вероубеждению и мазхабу».

Ибн Таймийа: Я никогда не писал книг для призыва кого-либо, однако мне задают вопросы, я же пишу ответы на них. Мое вероубеждение – это Книга и сунна. У меня нет иного мазхаба, помимо них.

Амир: Мы будет записывать твое вероубеждение напрямую от тебя.

Ибн Таймийа: Пишите!

Амир: Рассказывайте!

Ибн Таймийа (после того как до некоторой степени разъяснил свои принципы). Если я буду изустно рассказывать о своей вере, те, что жалуются на меня, вероятно, скажут: «Он намеренно скрыл свои скверные убеждения, не упомянув о них». Поэтому пусть прочтут трактат, написанный мной на эту тему семь лет назад, он же распространен среди людей. (Поскольку пришлось ждать, пока не принесут данную книгу, Ибн Таймийа прилюдно обратился к амиру.)Несколькомалограмотных людей, оклеветав меня, представили жалобу султану. Прекрасно! Но к нам вторглись татары, мусульманская страна погрузилась в бедствия.Тут возникла необходимость в авторитетных людях, которые бы призывали народ к войне с татарами. Но стала очевидной нехватка таковых, поскольку все боялись отправиться в роли послов к татарским чиновникам, ханам и военачальникам. Где же были в то время эти набожные муллы и поборники шариʻата, которые обвиняют меня в испорченности мазхаба и вероубеждения?

Он сильно пристыдил и усовестил присутствующих этими словами; те вспомнили о том, что у Ибн Таймийи достало мужества, приблизившись к самому Газан хану, увещевать его и что он, призывая всех мусульман на войну с татарами, сам вступил в нее, – они взмокли от пота, почувствовав себя трусливыми ничтожествам. Вскоре принесли сочинение Ибн Таймийи под названием «ал-‘Акида ал-васитийа». Амир передал его Камал ад-Дину Замлакани с требованием громко прочесть вслух. Тот начал читать предложение за предложением. Если у кого-то по ходу дела возникали возражения, Ибн Таймийа каждому давал ответ.По завершении он обратился к амиру: «В действительности это и есть мое вероубеждение, тем, кто желает показать его противоречивость воззрениям салафов, я со своей стороны даю до трех лет отсрочки».

Амир: Разъясните нам ваше вероубеждение касательно Корана, на самом деле, данное собрание было организовано именно по этому вопросу.

Ибн Таймийа: Несмотря на то, что многие люди передают от Ахмада Ибн Ханбала, что звуки, возникающие при чтении Благородного Корана, и чернила, которыми написан Благородный Коран, являются вечными и безначальными, это всего лишь ложь.Таких слов не говорили ни Ахмад, ни кто-то другой. Напротив, Ахмад Ибн Ханбал заверял: «Кто скажет, что мое произнесение Корана сотворено, является джахмитом, а кто скажет, что не сотворено, является вводящим нововведение». (После этого Ибн Таймийа подробно изложил свое вероубеждение относительно Корана и каждому диспутанту дал надлежащий ответ.)

Из «ал-‘Акида ал-васитийа» зачитали: «Единственный путь стать обитателем Рая, спасшимся от огня (ал-фирка ан-наджийа), – это религия и вера: слово и дело; сердце и изреченное слово, идущее от сердца; речь, приводящая в действие все естество».После прочтения этих слов улемы, сидящие на трибуне среди знати, затеяли такой спор:если данное высказывание основано на принципах «спасенной группы», тогда сторонники калама, говорящие, что «иман – это подтверждение сердцем», и мазхабы, утверждающие, что «иман – это подтверждение сердцем и признание языком», не должны к ней относиться. Те, кто не принадлежат к «спасенной группе», естественно, отойдут к «погубленной группе».

Ибн Таймийа: Я говорю слова «спасенная группа» ради прямого соответствия хадисам Посланника Аллаха. Определение, данное иману Посланником, да благословит его Аллах и приветствует, соответствует сказанному нами, и эти слова являются мазхабом благородных сподвижников и большинства салафов. Хотя некоторые люди впоследствии и вступили с ними в противоречие, это никоим образом не вредит салафам и сподвижникам. Совсем не обязательно, что все противоречащие им будут погублены, возможно, они будут прощены вследствие того, что ошибка была допущена при совершении иджтихада. Вероятно, мазхаб салафов не дошел до них в должной мере и из-за этого они совершили ошибку. Говорят, что «к числу тех, к кому обращены угрозы, не относятся истолкователи». Поэтому лица, допустившие ошибку в иджтихаде, но постоянно занятые свершением благих дел, скорее всего, также будут спасены. Возможно, найдут спасение и безразличные, что ничего не говорят об этом. «Спасся тот, кто молчит».

Так Ибн Таймийа стал героем этого собрания, единолично держа слово и отвечая на задаваемые со всех сторон вопросы. Его враги, чтобы прийти в себя и получить время для подготовки, попросили амира перенести прения на другую дату, сетуя на то, что всё слишком затянулось. Амир, назначив время, распустил собравшихся.

Второй меджлис состоялся в пятницу 12-го раджаба. Враги Ибн Таймийи привели на него множество своих сторонников, которых не было на первом собрании. Присутствовал и шайх науки калама Сафи ад-Дин ал-Хинди. Таким образом они намеревались одолеть Ибн Таймийю, который в прошлый раз в одиночку задавал тон всему собранию, – будучи как виновным и обвиняемым, так и задающим вопросы и отвечающим, муфтием и кади. Оппонентом Ибн Таймийи был назначен Камал ад-Дин Замлакани. Ибн ал-Вакил – его самый непримиримый противник. Он находился в помещении с первой и до последней минуты. На открытии собрания Ибн Таймийа выступил с такой речью: «В Благородном Коране Аллах Всевышний повелел быть сплоченными и дружными, говоря: "Крепко держитесь за вервь Аллаха все вместе и не разделяйтесь"; Он запретил разобщение и разногласия, сказав: "Не походите на тех, которые разделились и впали в разногласия после того, как к ним явились ясные знамения". У нас один Бог, одна Книга и один Пророк. В основе нашей религии нет места несогласию и противоречиям. Поэтому я, призывая мусульман к мазхабу салафов, отрекаюсь от их разногласий. Я чрезвычайно боюсь, что мои единоверцы подвергнутся бедам по причине тех же пороков, что привели к погибели народы и государства, предшествовавшие нам.Нет никакого смысла в разговорах на этом собрании, наш конфликт здесь не разрешится, поэтому я сам отправлюсь к султану и дам необходимые ответы перед ним. У каждой ситуации есть соответствующие ей речевое выражение. Слова мирного времени и слова военного времени должны различаться. Одни люди, присутствующие на этом собрании, утверждают, что являются ханбалитами, а другие – что ашʻаритами, и нет меж ними конца и края распрям и вынесенным фетвам; однако никто из них не знает истинного положения вещей, никто из них не понимает свой мазхаб. Они говорят о вещах, которые не понимают, и в состоянии непонимания вероисповедуют.О том, как объединить эти мазхабы и привести к общему мнению, я говорил на прошлом собрании».

Ибн Таймийа, доведя свою речь до этого места, приступил к рассказу о причинах разногласий среди мусульман, а также об их философской подплеке, истории и участниках. Когда он говорил о муʻтазилитах, один значительный уважаемый шайх, присутствующий на собрании, заявил, обращаясь к нему:«Ты ошибся, говоря о том, что первое разногласие в ислам внесла дилемма "Грешный мусульманин верующий или неверующий?", тогда как первым являлся вопром о речи Аллаха». На это Ибн Таймийа ответил: «Ведение дискуссий – дозволенное занятие, однако у него имеются присущие ему правила. Так как этот меджлис является официальным, он должен быть достойным собранием. Здесь необходима своего рода вежливость. Невежливый человек не обладает достоинством. Ты бестактнообратился ко мне, между тем, если бы я выражался, как ты, то должен был бы сказать, что твои слова – чистое заблуждение. Разногласие относительно речи Аллаха впервые появилось в эпоху халифа Маʼмуна, а проблема грешников и выделившаяся в связи с ней секта муʻтазилитов возникли после смерти Хасана ал-Барси, во времена ʻАмра бин ʻУбайда. На этом собрании должны быть те, кто знает, какой срок разделяет эти события; в моей памяти полностью хранятся история и причины появления в исламе нововведений и биографии тех, кто их привнес; у Шахрастани относительно этого вопроса имеются некоторые ошибки».

Вышеуказанный шайх: Сам Ахмад бин Ханбал великий ученый, тут нам нечего сказать, однако среди его последователей есть и скверные люди.

Ибн Таймийа: Никто не станет этого отрицать. Имам Малик, Абу Ханифа и Шафиʻи также были великими людьми, но не каждый, кто следует за ними, является ангелом, и среди них могут быть скверные. Оставим их в стороне, негодные люди могут быть и среди последователей ʻИсы и Мухаммада. Карматы и батыниты заявляют, что следуют за Мухаммадом, да благословит его Аллах и приветствует, тем не менее их действия известны всем вам. Так как здесь отсутствуют утверждающие, что «среди последователей Ахмада Ибн Ханбала нет скверных людей», и наши слова даже косвенно не свидетельствую в пользу данной точки зрения, нет смысла поднимать столь нелепую тему на подобном научном собрании. Обо всем необходимо говорить со знанием и пониманием. Рынок, на котором торгуют ложью Ибн Хатиба, находится не здесь.

Оттого что на обоих собраниях вина Ибн Таймийи не была доказана, все осталось по-прежнему. Ибн Таймийа же приступил к опровержению нововведений ордена рифаʻийа – раскрыл суть и секреты их хитростей, выдаваемых к удовольствию народа за чудеса. Он требовал признать: «То, что рифаʻи не горят, входя в огонь, является не караматом, а хитростью; если есть нужда это доказать,то пусть рифаʻи в бане омоют свое тело горячей водой с уксусом, а затем зайдут в огонь». Также он сказал: «В случае если необычайные явления все же оказываются истинными, это не свидетельствует о святости. Единственное, чего необходимо придерживаться мусульманам, – это Коран и сунна, пусть в руках отступника будет хоть сто разных диковинок, они не будут иметь ценности».

Когда вышеупомянутый шайх ал-Манбиджи услышал о том, что дамасское собрание не принесло Ибн Таймийи вреда и что вдобавок к этому были произнесены подобные слова об ишанах, он вновь принялся строить козни, обивая высокие пороги с такими обвинениями: «его вероубеждение ошибочно, а сам он противник ишанов, склоннный к нововведениям». В итоге Ибн Таймийа был вызван султаном в Египет для дачи ответа.Хотя наʼиб Дамаска ратовал за взвешенный подход: «Мы, организовав всеобщее собрание, допросили Ибн Таймийю, обвинения в его адрес не подтвердились, стало известно, что его религиозные принципы являются вероубеждением салафов», но специально присланный из Египта чиновник отклонил замечания, сказав: «Я обязан исполнить порученное мне дело».

В понедельник 12-го рамадана 705/1306 года Ибн Таймийа отправился из Дамаска по назначению. Многие люди, в особенности его ученики, с плачем провожали его, враги же, естественно, радовались. Как только он прибыл в Египет, запустилась подготовка к публичному разбирательству – человек по имени Шамс ад-Дин ʻАдлан был назначен его оппонентом. Собрание началось следующим образом:

ʻАдлан. Представший перед вами Ибн Таймийа утверждает, что Аллах Всевышний, в истинном значении «над Троном», говорит буквами и звуками и что допустимо говорить об Аллахе Всевышнем с опорой на чувственное восприятие. Известно, что это противоречит исламской религии, за это необходимо его сурово наказать.

Кади Ибн Махлуф (обращаясь к Ибн Таймийи): Эй, факих, что ответишь?

Ибн Таймийа: Хвала Аллаху…

Кади Ибн Махлуф: Отвечай! Мы пригласили тебя сюда не для чтения хутбы.

Ибн Таймийа: Кто будет моим судьей на данном собрании?

Кто-то: Судьей по твоему делу был назначен кади маликитов Ибн Махлуф.

Ибн Таймийа: Как Ибн Махлуф может быть судьей надо мной? Тогда как он один из тех, кто злоумышляет против меня. Опанент никогда не бывает судьей, подобное выходит за рамки шариʻата. Возможна ли справедливость в трибунале, где судьей является обвинитель?

За эти слова Ибн Таймийю заключили в тюрьму. А вместе с ним и двух его родственников – Шараф ад-Дина ʻАбдаллаха и Зайн ад-Дина ʻАбд ар-Рахима, они втроем томились в застенке.

В 707/1307 году, по выходе на волю, Ибн Таймийю ждал еще один меджлис, на котором опять не удалось доказать никакой крамолы. Однако на этот раз ему пришлось провести в заключении 18 месяцев. Люди радовались, узнав о его освобождении из тюрьмы. Уважаемый ученый Наджм ад-Дин Сулайман бин ʻАбд ал-Кави восхвалял Ибн Таймийю в написанной по этому поводу касыде.

А бывший узник в первую же пятницу отправился в мечеть и начал давать урок по тафсиру: изложив толкование суры «Фатиха», разъяснил достоинства поклонения и терпения. В дальнейшем он бывал в разных мечетях и читал проповеди, преподавал хадисы и тафсир. Его уроки посещало бесчисленное количество людей.Когда Ибн Таймийа увидел, что в народе Египта господствуют муридство и шайхство, необычные явления и караматы, тарикаты и экстатические состояния, он принялся говорить о суфизме, в особенности о вопросе вахдат ал-вуджуд, и вполне ожидаемо начал оспаривать лидеров этого учения – Ибн ʻАраби, Ибн Сабʻина, Садр ад-Дина ал-Кунави – и их сторонников. Он открыто заявлял народу: «В нашей исламской религии нет иного тариката помимо Корана и сунны Посланника Аллаха, не имеет никакого значения, что люди, чьи деяния противоречат Книге Аллаха Всевышнего и сунне благородного Посланника, парят в воздухе или расхаживают по поверхности воды. Загробное спасение лишь в следовании Корану и хадису, деяниям салафов». И вот те, о ком Ибн Таймийа говорил в длинные проповедях – ишаны и муриды, обитатели теккие и ханака, – отправились к султану. Тот, увидев огромное стечение людей, испугался и спросил о цели появления. «Он порочит наших шайхов, умаляет ценность нашего тариката, способствует потере нашего влияния и уважения среди народа», – ответили пришедшие с жалобой на Ибн Таймийю.Военачальниками и командирами этих, состоящих из муридов, войск были ишаны по имени Карим ад-Дин ал-Амули и Ибн ʻАта, в их свите было около пятисот муридов.

Султан, устроив меджлис в месте под названием «Дар ал-ʻадл» («Дом справедливости»), повелел пригласить Ибн Таймийю, и затем начался допрос. Ибн Таймийа, взяв слово, со со свойственными ему красноречием, мужеством и стойкостью рассказал о своих намерениях. Итогом собрания явилось лишь доказательство им своей правоты. С далеко идущей целью – пресечь поднятый муридами шум и организуемые ими волнения в среде простого народа – Ибн Таймийи был предоставлен выбор: либо жить в Александрии или Каире, выполняя некоторые условия, либо быть заключенным под стражу. (Хотя мы и не смогли выяснить, в чем заключались эти условия, очевидно, что он не должен был высказывать свои мысли, в особенности пресловутые слова об ишанах.) Ибн Таймийа, ответив на это: «Господи! Темница мне милее того, к чему меня призывают», избрал заключение и отправился прямиком за решетку. За этими событиями стоял упомянутый ранее ишан по имени Наср ал-Манбиджи.

В тюрьме Ибн Таймийа увидел, что люди не совершают намаз, кучкуясь, предаются пустой болтовне и игре в шахматы. Он тотчас начал проповедовать пленяющими умы речами.Через некоторое время азаны и икаматы, коллективные намазы и научные собрания вошли в тюремный распорядок дня. Заключенные настолько привязались к Ибн Таймийи, вернее к его неподдельно благому нраву и праведности, что те, в отношении кого приходили указы об освобождении, умоляли начальника тюрьмы не исполнять их, оставив с Ибн Таймийей.Многие люди с воли, найдя какой-нибудь предлог, отправлялись в тюрьму, чтобы только побывать на его собрании. Достойные и благовоспитанные соплеменники говорили между собой: «Это место нельзя назвать темницей, поскольку люди добровольно отправляются туда и боятся, как бы их оттуда не выпустили. Также нельзя его назвать теккие ишанов, так как здесь отсутствуют хула и пустословие, нет праздности и дурных нравов, напротив, это место достойно называться Дар ал-ʻилм и Дар ал-фатва». Люди приезжали сюда из далеких краев, для того чтобы задать сложные вопросы и получить фатвы. Ибн Таймийа исполнял все их просьбы, а освободившись от посетителей, занимался написанием книг.

Враги Ибн Таймийи, увидев, что их план не осуществился и что они не смогли понизить его авторитет в глазах мусульман, в надежде найти какой-нибудь выход из положения попросили султана о переводе Ибн Таймийи в тюрьму Александрии. Это и есть причина отправки Ибн Таймийи туда, причем без разрешения кому бы то ни было сопровождать его. Тем не менее тюрьма Александрии, как и тюрьма Каира, превратилась в «Дар ал-ʻилм».

После завоевания Египта ал-Маликом ан-Насир бин Калауном, в день Ураза-байрама 709/1309 года, высочайшим повелением Ибн Таймийа был выпущен из-под стражи и приведен к султану. Когда Ибн Таймийа предстал перед ним, собрание было заполнено кадиями и муфтиями, учеными и шайхами, мударрисами и писателями, среди них имелось немало его завистников и противников. Восседал на нем и кади маликитов Ибн Махлуф, подстрекавший присутствующих к войне с ал-Маликом ан-Насиром; он боялся смертного приговора, и его голова словно чадила от страха. Также находился на этом собрании и Камал ад-Дин Замлакани – оппонент дамасского собрания. При виде Ибн Таймийи султан поднялся, сам подошел, поприветствовал его с почтением и показал свое расположение, посадив рядом с собой. По завершении собрания он особо выделил его, оставив наедине с собой, расспросил о злоключениях и сказал, что муллы, присутствовавшие на данном собрании, заслуживают смерти из-за политической провинности.Среди них были и враждовавшие с Ибн Таймийей. Тогда герой нашего повествования произнес: «О султан! Необходимо использовать на благо дарованные Аллахом силу и могущество, применение их во вред не является похвальным делом. Я прощаю всех, кто не в лучшие для меня времена вредил мне, и даже тех, кто желал зла моей душе, ежели вы со своей силой и могуществом не простите их, это будет предосудительным поступком». Под впечатлением этих слов Ал-Малик ан-Насир простил и освободил всех политических преступников. А Кади Ибн Махлуф, услышав об этом событии, стал говорить: «Преславен Аллах! Мы не видели никого великодушнее Ибн Таймийи. Своим прощением он показал свое превосходство, не оставив нам ни одной возможности бороться против него».

Несмотря на то, что чиновники, муфтии и кадии, шайхи и муриды, увидев, что Ибн Таймийа занимает высокое положение при султане – вплоть до желания всегда видеть его на своих личных собраниях, начали заискивать перед ним, Ибн Таймийа не придавал этому значения, а по прежнему своему обыкновению взялся за проповеди и обучение, наставления и написание книг. Многие люди, рассказывая о своем участии в предыдущих событиях, пытались оправдаться перед ним, на что Ибн Таймийа сказал: «Не стоит, я со своей стороны кого бы то ни было за что бы то ни было простил, пусть помилует Аллах Всевышний!» – и предал забвению эти невзгоды.

У него не должно было быть завистников и врагов, поскольку он не имел ни малейшего касательства к людскому житью, продвижению по службе и снисканию славы. Но как, однако, уместны высказывания Абу ал-ʻАлаʼ ал-Маʻарри: «Все люди одинаковы по своей природе, все погоняются одним прутом»; «Никто не обретет воспитания: ни девочка, ни мальчик» – действительно, человек является хищником и крайне безнравственным животным. Нет спасения от его зла. Вот объяснение тому, что одна группа людей начала завидовать благонравию Ибн Таймийи.Когда он возвращался ночью к себе, они, выйдя навстречу в безлюдном месте, сильно избили его. Аллах Всевышний, по известным Ему причинам, обременяет и испытывает праведников нечестивцами, а обладателей благого нрава – злодеями и завистниками.Но вместе с тем он обременил завистников недугом состязательности, а злодеев – глупостью и сумасбродством; обещал поместить нечестивца в сиджин, а праведника – в ʻиллийюн. «Аллах не нарушает Своего обещания, однако большинство людей не знают этого».

Пробыв в Египте в таком положении некоторое время, Ибн Таймийа вернулся вместе с египетским войском в район Шама. Через Ашкелон и Иерусалим он прибыл на свою родину – в город Дамаск. (Первого зу ал-каʻда 712/7 марта 1313 года.) С ним были два его родственника и несколько учеников. Дамаскские друзья, выйдя навстречу, с почтением приветствовали товарища. Между его отъездом из Дамаска и возвращением прошло семь лет и семь недель.

Ибн Таймийа по старому своему обыкновению начал заниматься уроками, фатвами, проповедями и написанием книг. В это время получила распространение его фатва о разводе, которая стала причиной очередных волнений среди народа. Несмотря на то, что пришел указ султана, запрещающий фатву (1) и об этом объявили в городе, Ибн Таймийа продолжил в том же духе, сказав: «У меня нет сил скрывать то, что я знаю». Из-за этого наʼиб организовал 19-го рамадана 719/1319 года большое собрание в Дамаске в месте под названием «Дар ас-саʻада» («Дом счастья») и, вызвав на него Ибн Таймийю, пожурил за то, что тот все еще придерживался своего решения, вопреки запрету султана. В раджаб 720/1320 года наʼиб, созвав еще один представительный меджлис, пригласил на него Ибн Таймийю для беседы об этой фатве о разводе. На собрании присутствовали все кадии, муфтии и известные персоны города. Ибн Таймийа вновь повторил свои слова и заявил о правильности своего мнения. Наконец наʼиб заключил строптивца в темницу, и тот находился под арестом в течение 5 месяцев и 18 дней. Указом султана он был выпущен на свободу10 мухаррама 721/1321 года. Вернувшись из тюрьмы, Ибн Тамийа приступил к обучению шакирдов и преподаванию различных наук.

В начале 726/1325 года получила распространение его фатва о запрещенности совершения путешествия ради зийарата могил пророков и святых с целью поклонения, что привело к увеличению пересудов, порицанию, и ругани со всех сторон. Данная проблема настолько разрослась, что даже самые сведущие и смелые ученики Ибн Таймийи начали чувствовать страх и бессилие, приближение какого-то большого несчастья и судебной расправы. Но сам Ибн Таймийа ничуть не изменился, он, как и прежде, не терял терпения и стойкости.

Между тем муллы Египта, собравшись, отправились к султану и разъяснили ему необходимость убийства Ибн Таймийи. Однако султан не выказал согласия на смертную казнь, но пообещал, что изолирует его в тюрьме. Муллы же, согласившись с этим, удалились. В соответствии с указом, присланным от султана, Ибн Таймийа 6-го шаʻбана 726/1326 года был заточен в темницу Дамаска. Вместе с ним этой участи подвергся его самый верный ученик Ибн ал-Каййим ал-Джавзийа.

В действительности данное заключение было итогом недоразумения либо основано на желании удовлетворить знать, которая мыслила подобно простолюдинам. Султан понял запрет Ибн Таймийи на путешествие с целью зийарата как в целом запрет на зийарат или же сделал вид, что понял таким образом, дабы утихомирить шум.

Под словами «суд» и «судья», «заседание» и «расследование», «заключение под стражу» и «освобождение» нельзя понимать современные регламентированные суды и аресты при участии прокуроров. Каждый сам должен осознавать, был ли хоть намек на регламент и справедливость в вынесении приговора Ибн Таймийи. Вероятно, они были совершенно незначительными в силу схожести с такими же бессмысленными судами и расследованиями деревенских куштанов, спорами и распрями мулл на застольях, где плов мешается ложкой вместе с бахвальством и крикливостью.

В то время как из-за этой проблемы зийарата люди в Каире и Дамаске бесновались, не помня себя, ученые Багдада, в особенности наиболее выдающиеся представители той эпохи, выказывали приверженность Ибн Таймийи и, считая его слова правильными, писали официальные письма. Однако предполагается, что эти письма были вручены ал-Малику ан-Насиру лишь после смерти Ибн Таймийи (1).

Сущность проблемы зийарата и путешествия

Мы сочли необходимым написать эту главу, разъяснив в некоторой мере вопросы путешествия в Медину и зийарата могил, чтобы не стать причиной неправильного понимания данной проблемы, затронутой в нашем сочинении, – теми, кто читает поверхностно или ознакомился лишь с отдельными предложениями. Проблему можно разделить на следующие пункты:

1) зийарат Благословенной Мечети и могилы благороднейшего Посланника. Для того, кто находится в Медине или по какой-либо причине отправляется туда издалека, посещение этой мечети и могилы является благим поступком. Среди мусульманских ученых нет об этом спора, достойного упоминания. Если кто-либо, посетив Медину, покинет ее, не исполнив данной обязанности, то хотя он и не будет считаться совершившим запретное деяние и не станет грешным, но будет не исполнившим благое дело и долг, необходимый по велению души;

2) путешествие в Медину. Каждый волен ездить в Медину с такими мирскими целями, как путешествие и торговля, с точки зрения шариʻата подобные поездки дозволены для каждого в любое время. Тут тоже нет разногласий;

3) путешествие для зийарата мечети. Путешествие в Медину с намерением зийарата Благословенной Мечети является богоугодным и благим поступком. И в этом ни у кого нет возражений;

4) путешествие с намерением зийарата благословенной могилы. Это и есть предмет спора. В то время как Ибн Таймийа запрещал подобное паломничество (причины разъяснены ранее), его современники не запрещали это, а напротив, считали, как в 3-м пункте, богоугодным и благим поступком. Поскольку можно достичь блага зийарата благословенной могилы после путешествия с намерением посетить Мечеть, то в этом, вызывающем споры, пункте обе стороны имеют возможность объединить свои устремления. Поэтому в данной полемике, вероятно, нет особого смысла;

5) путешествие с намерением зийарата других могил, помимо могилы благороднейшего Пророка. Абу Мухаммад ал-Джувайни и Ибн Таймийа называют это запретным. Кади ʻИйад также на данной позиции. Остальные же считают допустимым;

6) зийарат без необходимости путешествия. О правильности этого нет споров, достойных упоминания. Тем не менее отмечают, что в том случае, если оно будет включать в себя запретные деяния, ширк или подобные ему недозволенные поступки, то окажется категорически запрещенным.

***

Нет сомнений в том, что проявление любви и уважения к благороднейшему Посланнику является обязанностью уммы и что он обладает высоким положение перед Аллахом Всевышним. Имеется множество шариʻатских доказательств того, что пророки являются Его смиренными рабами. Однако следует ли каждому проявлять признаки такой любви и уважения исходя из собственных пристрастий? Или же, ограничившись теми формами, которым обучают Книга и сунна, никуда от них не отклоняться? По сути дела, Ибн Таймийа избрал второй путь, а его противники возражали против этого.

В действительности вкусовые пристрастия и душевные устремления людей очень часто соответствуют привязанностям и привычкам; под их влиянием какое-либо, само по себе бесполезное, качество может восхваляться, а другое – прекрасное – под давлением привычки может показаться низменным.Поэтому обычаи, которые отвратительны для одних народов, кажутся привлекательными для других. Как известно, для какого-то этноса непокрытая голова является знаком уважения, на взгляд другого – признаком неучтивости. Следовательно, человек может допустить ошибку при проявлении уважения, основываясь на тяготении к своим пристрастиям и чувствам. Душа склоняется к правоте Ибн Таймийи, однако истинное положение вещей известно лишь самому Аллаху Всевышнему.

Вот, к примеру, мольба египетского ученого ʻУсмана бин Мухаммада аш-Шамси, обращенная к Саййиду Ахмаду Бадави:

فيا بدوى يا قصدى وسؤلى ويا حامى الحمى يوم العجاج

دخيل فى حماك وأنت غوث وحاشا أن تخيب من يناجى

فانقذه وسلكه طريقا إلى التقوى بعز وابتهاج

[О Бадави – ты устремление и упование мое,)

Тобою родные границы хранимы в день бури.

К твоей защите прибегаю, ты спаситель,

Ведь не бросаешь ты воззвавшего к тебе,

Спаси его, направь на благочестья путь с величьем и восторгом]

– она, без сомнения, является пагубой вследствие дурной привычки. Ибо ‘Усман бин Мухаммад аш-Шамси, скорее всего, не верил, в то, что Саййид Бадави был способным на всё это божеством, если пожелает Аллах. Душа каждого, кто слышит восхваление и мольбу в такой манере по отношению к кому-либо помимо Аллаха Всевышнего, испытывает отвращение.Относился ли возвеличиваемый подобным образом Бадави к числу праведников, обрадованных будущим райским блаженством, или к нечестивцам, которым обещано попадание в «сиджин»? Это довольно трудно узнать. В 1123/1711 году в каирской мечети «Джамиʻ ал-муʼид» один проповедник сказал: «Не зажигайте лампы и свечи на могилах людей, которых вы считаете святыми, не возводите на них сооружений, не целуйте их могилы! Эти действия являются неверием и ширком. Шаʻрани в своем "Табакате" ошибочно сообщает о том, что некоторые святые видят Лаух ал-махфуз – не обманитесь, увидеть Хранимую Скрижаль не суждено не то что святым, но даже и пророкам». После этого одни из самых крупных ученых Каира, Ахмад ан-Нафрави и Ахмад ад-Хилайфи, обнародовали фатву: «Слова этого проповедника противоречат шариʻату, судьи должны его наказать». На деле, данная фатва не более чем результат привязанности к дурному делу. Упомянутые ученые подменили шариʻат своими душевными пристрастиями и в соответствии с ними вынесли решение.В итоге данный проповедник пал жертвой в тот же год, и в городе с наличием более десяти тысяч знатоков Корана не нашлось того, кто бы сказал: «Неужели вы убьете человека за то, что он говорит: "Мой Господь — Аллах"». Об этом можно рассуждать бесконечно, однако должно хватить сказанного. 

Отрывки из книги Ризаетдина Фахретдина об Ибн Таймийе (да смилуется Аллах над ними)