«Гураба» — чуждый для мира сего
Затрагивая, безусловно, важную в нынешний период возрождения исламского самосознания проблему зашоренности этого самого сознания, мы должны признать очевидный и весьма неприятный факт длительного застоя исламской мысли, который сопровождался интеллектуальной апатией и влиянием чужеродных для монотеизма концепций. Признание этого и разбор всех напластований, обусловленных греческим влиянием, или наоборот, запретительством и буквализмом — первейшая задача, без которой не имеет смысла формулирование (или возрождение) политической теологии на основе Корана и Сунны. Хотелось бы проиллюстрировать своё утверждение примером, который присутствует в исламе, и вообще авраамической традиции как феномен чуждого или странника. Феномен «гураба».
К сожалению, в нашу эпоху обруганного всеми постмодерна, название очень редко когда соответствует содержанию, и как бы не было горько это осознавать, сегодня для некоторых религия так же, как и политическая принадлежность, превратилась в аргумент своей декларируемой инаковости без соответствующего духовного и политического содержания. Если мы попытаемся понять что такое «чуждый- странник» исходя из современного мусульманского молодёжного тренда (а он есть!), то увидим, что все это сводится лишь к хадисам и статусам в соцсетях про свою чуждость, несовместимость с обществом и грёзы о рае, который они хотят, видимо, заслужить сидя на диване.
Обратимся непосредственно к исламской интерпретации. Имам Муслим приводит в своем сборнике хадисов: Посланник Аллаха (мир ему и благословение Аллаха) сказал: «Начался Ислам чуждым и снова станет чуждым, так же как и начался, и Туба — чуждым!». Размышление над этим хадисом толкает на один фундаментальный вывод: раз он и был и станет чуждым, значит он чужд миру сам по себе. Значит, единобожие в этом мире есть мысль и установка не естественная, противоречащая естеству этого бытия. Так что же сказать о том, кто последовал пути пророков, мир им всем? Имам Ахмад (да смилостивится над ним Аллах) утверждает в своем Муснаде (6692 & 7125) от Абд Аллаха бин Амр аль-Асса (да смилостивится над ним Аллах): «Посланник Аллаха (мир ему и благословение Аллаха) в один день, когда мы были вместе с ним, сказал (смысл): «Благословенны чуждые». Потом он был спрошен: «Кто такие чуждые, о Посланник Аллаха?». Он ответил: «Они праведные люди среди злых людей, которые не подчиняются им и не слушаются их». Это очень важный хадис, т. к. даёт нам понимание того, что такое подлинная чуждость, что она есть следование единобожию во всех сферах, в том числе и политической, это оппозиция в пику устоявшейся властной конструкции системы угнетения и тирании.
Прекрасный пример для нас — Ибрахим, мир ему, чьё духовное искание привело его к конфликту с отцом, с обществом, с тираном Нимродом. Он, как духовный праотец чуждых, придя к единобожию, отрекается от языческой системы не только словом, но и переходит к действиям. Переселяясь, он строит свою общину. Его наследник в этом деле и идейный продолжатель — Мухаммад, мир и благословение Всевышнего, с общиной в Медине. В том же Муснаде Имама Ахмада передаётся: «Он был спрошен: «Кто такие чуждые?». Он (мир ему и благословение Аллаха) ответил: «Это те, кто полностью оторвались и ушли от своих племён». Странник, не взирая на родоплеменные связи и сентиментальные установки, понимает важность и центральность своей позиции ориентации на непостяжимого Бога и Его Писание, что превращает всю существующую систему взаимоотношений между людьми в условность. Романтический образ странника (или чуждого) представляется нам как окружённый благородным ореолом гордого одиночества, обусловленного его твёрдым и принципиальным следованием сунне Пророка, мир и благословение Аллаха. Порочный в своей сути мир есть губительная пучина для следующего путём единобожия, и по примеру сподвижников и праведных предшественников, они душой отстраняются от него, несмотря на мнение окружающих и декларируют своё устремление к раю, как к подлинной обители и призывают к этому и других.
В наше время, когда общество проникло и поглотило уже всё, мы можем уверенно и без преувеличений вывести следующую формулу: «Общество = Всё». Это, как мы уже неоднократно говорили, привело к тому, что религия стала аспектом личной жизни индивида, «одним из» факторов его идентификации в социуме. Это заменило традиционный формат центральной позиции религии «в сердце, на языке и в действии», как бы обрамляющей собой и делающей осмысленной неизбежный фактор смерти и придающей тем самым смысл человеческой жизни и мотивируя его. Как следствие, образ «чуждых» выставлен просто как проявление сентиментальности и инфантильности «молодых в годах и бестолковых в умах».
Человеку вне религиозной парадигмы и системы ценностей трудно понять это следование и стремление к тому, что недоказуемо, нематериально, нельзя использовать в жизни для обогащения или обеспечить себе высокий статус в обществе. Эти, по приемуществу молодые люди, своим образом жизни и идеалами просто разбивают в дребезги всю систему ценностей как поколения homo-советикус, так и тех, кто отождествляет себя с прогрессивным либеральным миром. В итоге всё списывается на асоциальность, побег от проблем или нежелание влиться в общество со всеми его обязательствами и тонкостями межличностных отношений. Однако, так ли это всё банально просто? Действительно ли тут можно использовать стандартный набор мотиваций «для побега подростка в субкультуру»? Разумно ли вообще подходить к анализу этого явления с примитивным инструментарием либерального сознания?
Изучая историю религий и сакральных учений, мы придём к вполне ожидаемому выводу, что тема чуждого (странника, чужеземца, иного) широко использовалась во многих учениях. И далеко не только авраамических. В гностической литературе тема чуждого — одна из центральнейших. Так обозначаются носители пневмы, и это высшие из людей в гностической антропологии. Чуждые они потому, что всё, что не принадлежит этому миру, а происходит из какого-то другого — есть чуждое. Такая позиция проистекает из жёсткого дуализма, свойственного сознанию гностика: мир изначальный и благой, мир чистого и истинного Света, чьи частички на его периферии захвачены Тьмой и заточены, словно в темницы. Из этого продукта метафизического насилия рождается мир, и захваченные крупицы света в виде душ словно неприкаенных, ненавидящих и презирающих этот мир, несут непонимаемую никем тоску к «вышнему», к «величию».
Мы не будем углубляться в каждую из множества гностических интерпретаций, они все по разному рисуют и два начала и причину захвата тьмой света (или падения света в тьму) и характер взаимоотношений между ними. Всё сущее — грубая ошибка, противоестественное соединение противоположностей. В нём нет блага изначально. «Мусорная свалка в которую кто то рассыпал бриллианты». Это всё создаёт несколько типично гностических положений: негативное отношение (вплоть до демонизации в прямом и переносном смысле) к жизни, и как следствие к её воспроизводству; фундаментальное неравенство людей, обусловленное в зависимости от их световой, либо сугубо материальной структуры; косвенное подразумевание своей божественной или полубожественной природы в виду «родства» их светового духа с Живым Богом, т. к. трагическая история пленения частиц света из Царства Света предполагает их субстанциональное тождество; реинкарнация, как тернистый путь световой крупицы через множество миров и эонов к освобождению.
В этом случае, этот мир — если и место некого делания, то только делания индивидуального восхождения путём познания, практик и очищения. Любая политическая деятельность для них — лишь копошение в помойной яме, бесполезное перебирание и перекладывание гор мусора. Рассмотрев эти две, на первый взгляд похожие, чуждости, мы, однако, должны заметить фундаментальное различие, которое их на самом деле определяет как присущим абсолютно разным типам сознания. Это сознания, которые несут на себе импульсы к разным и даже враждующим проектам. В первом случае мы имеем дело со странником (гураба), который при всей враждебности окружающего общества и порядка вообще, стремится не поскорее избавится от него и погрузится в блаженство, а ради Господа погружается в его порочную ткань со всеми его невзгодами, с намерением Ему угодить и возвеличить такой же чуждый для мира «Закон» и распространить религию.
Это путь духовного воина, который вооружившись мечом своего имана, преисполненный презрением к мирскому и к себе, в том числе, выходит на бой с ближним, с обществом, с миров, с гнетущим космическим законом и с энтропией, преодолевая один за другим ступени духовной мобилизации. Это агент или солдат, закинутый во враждебную среду — мир, который выполняет миссию, возложенную именно на него Всевышним. И главная награду тут даже не победа, а любовь Всевышнего и лицезрение Его Лика за его усилия и терпение на этом пути. Его золото — это его джихад и его сабр на этом пути, которые конвертируются в высшие блага. Свет внутри него — это лишь условие необходимое для осознания чуждости и указание на то, чего тут, в этом мире, не хватает. Он попал в этот мир не потому, что так получилось в результате трагической ошибки или злонамеренности Тьмы, а потому, что он для этого сценария и был создан, для преодоление Этого через ориентацию на Иное, и торжество Иного Здесь.
Важен сам этот процесс, это дело — выражение и пик его триумфа, ведь известно что мученики желают вернутся и повторить свой подвиг, в то время как триумф гностика — скорейшее осознание своей чуждости, очищение и освобождение. Это бегство. Истинно чуждый другой, он в момент своей борьбы, на самом деле, манифестирует в себе целый космический сюжет, а вернее, его самую главную и жаркую часть. Мир как борьба тотальной инерции всеобщего бытия-глины и присутствующей в ней бесконечно малой искры от абсолютно Трансцендентного Иного, как агента Провиденциальной мысли. Эту борьбу он несёт в себе, утверждая непостяжимое и несозерцаемое как единственную истину достойную того, чтобы за неё боролись, и отвергая объективную данность как лживую пародию на Истинное Величие. Величие Творца Живого, Вечного.
Тут же и смысл Судного дня не как высвобождения света из оков тьмы (или духа из тюрьмы материи), их обоюдное очищение друг от друга и тем самым, пролонгация этой дуальной системы с перспективой неизбежной цикличности, а как развязка и торжество малого отряда.
Этот небольшой анализ раскрывает глубокое и фундаментальное различие этих двух «чуждых». Имея одинаковое стремление к внемировому подлинному Величию, и отвергая диктат этого неба, мы увидели, что разная мотивация, заложенная в фундаменте, может приводить к абсолютно новым проектам. И одной из важнейших задач будет разъяснение сектантской гностической сути некоторых «исламских» течений, с их культом светового человека, трауру и скорби ввиду мирской жизни, и так знакомых нам истинно гностических аллегорий опьяняющей истины, божественной любви взамен плотской и практик умерщвлению плоти.
АЛИ ГАРИБОВ