20 лет назад в Таджикистане завершилась гражданская война
27 июня исполнилось 20 лет со дня подписания мирного договора и завершения гражданской войны в Таджикистане, но не приведшего к единству таджикской нации
Сегодня Таджикистан отмечает двадцатую годовщину достижения мира и согласия в стране после пяти лет братоубийственной гражданской войны 1992–1997 годов, унесшей жизни 150 тысяч человек.
Именно в этот день 20 лет назад было подписано соглашение о мире и национальном согласии межу председателем Объединенной Таджикской Оппозиции (ОТО) Саидом Абдулло Нури и президентом Таджикистана Эмомали Рахмоном.
При непосредственном содействии России, Ирана, «Северного альянса» Афганистана, ООН и стран Центральной Азии конфликтующие стороны вынуждены были пойти на обоюдный компромисс и подписать мирное соглашение.
Тогда, в ходе встречи в Кремле, стороны отметили, что в продолжающейся гражданской войне не может быть победителей или побежденных и официально отказались от применения по отношению друг к другу силы.
В дальнейшем, с подачи властей, этот день стал государственным праздником под названием День мира и национального единства.
С тех пор в стране установился хрупкий мир, но до национального единства республика так и не дошла.
Непризнание ошибки
По прошествии двадцати лет в Таджикистане до сих пор принято считать, что войну таджикам навязали извне.
Об этом часто говорит в своих публичных выступлениях президент Рахмон, намекая тем самым на исламские страны и, в первую очередь, на Иран.
ОТО в свою очередь обвиняла вмешательство Узбекистана и России, которые, по ее мнению, опасались исламского возрождения в регионе и силой привели к власти своего человека – Рахмона.
То есть, ни одна из сторон конфликта не признает, что с оружием в руках уничтожала своих соотечественников из противоположного лагеря, ради того, чтобы к власти пришел именно ее клан, создавая и спустя 20 лет крайне парадоксальную ситуацию.
Президент страны, впервые въехавший в 1992 году на БТРе в столицу в качестве председателя Верховного Совета и до сих пор считающий, что действовал исключительно в рамках закона, априори не может быть лидером и соединителем своей нации.
Ровным счетом, как и исламская оппозиция, которая пролила немало крови и до сих строит из себя невинную жертву рахмоновского режима.
Перекладывание ответственности на других за былые ошибки – характерная черта всех, кто некогда участвовал в таджикском конфликте. Это говорит лишь о том, что при неблагоприятных условиях конфликт все же даст заново о себе знать.
Битва за портфели
Достигнув мирного соглашения, оппозиция и власть приступили к распределению должностей и приватизации государственных объектов.
Согласно договоренностям, интегрированная во властные структуры оппозиция получила 30% мест в коалиционном правительстве.
Вместо того чтобы проводить реформы политической системы, создать адекватный законодательный орган и заложить основы политического плюрализма в нем, формировать необходимую избирательную систему, новоиспеченная элита пребывала в полной эйфории от обретенного положения и была готова идти на любую уступку щедрому президенту.
Сам Рахмон очень умело воспользовался этой ситуацией. Назначая ключевых представителей оппозиции и своего тыла на государственные должности, он очень скоро начал проводить их «ревизию».
Последние, естественно, имея за собой немало грехов, не смогли пройти «проверку на вшивость» и вскоре оказывались жертвой репрессивной машины.
Таким образом, вскоре Рахмон избавился от всех ворлордов, представлявших опасность его власти.
Параллельно этому президент проводил конституционную реформу в пользу укрепления своей власти и создал Народно-демократическую партию, через которую в итоге начал контролировать и законодательную власть.
Таким образом оба лагеря руководствовались узкокорыстными личными целями. Вопросы сохранения нации и государства служили для них лишь риторической ширмой.
Временно нужные исламисты
В условиях Таджикистана партии никогда не рассматривались большинством населения в качестве институтов, продвигающих различные идеологии.
Предпочтения всегда отдавались тем или иным региональным лидерам, которые возглавляли эти партии.
Однако исключением стала Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), которая постепенно набрала сторонников во всех регионах республики из числа практикующих мусульман и соответственно при необходимости могла бы мобилизовать свой электорат.
Будучи второй стороной мира и главным оппонентом власти, ПИВТ вела себя крайне аккуратно по отношению к власти.
Со временем, когда эту партию возглавил молодой и прогрессивный лидер с умеренными взглядами Мухиддин Кабири, партия начала обретать все большую популярность среди светской части и представлять больше опасности рахмоновскому режиму.
Если раньше Рахмон использовал исламистов для демонстрации западному миру политического плюрализма и демократии в Таджикистане, то со временем к нему пришло понимание того, что заигрывать с ними для него опасно, что и подтолкнуло его к репрессиям в отношении этой партии и ее дальнейшему закрытию в 2015 году.
Мир с самим собой
С устранением ПИВТ Эмомали Рахмон обрел статус лидера таджикской нации и основателя национального единства.
Государственная пропаганда подает его образ как единственного миротворца, который пошел до конца ради достижения согласия. При этом вовсе не указывают вторую сторону конфликта, которая также пошла на компромисс.
В итоге Рахмон за свою миротворческую деятельность был удостоен звания Героя Таджикистана, а его оппонент, Саид Абдулло Нури, который также поставил подпись в соглашении о мире, даже не удостоился быть упомянутым.
Для сторонних наблюдателей и тех, кто не в курсе событий гражданской войны в Таджикистане, создается впечатление, что президент Эмомали Рахмон заключил мир с самим собой, и в стране наступило согласие.
Иную логику для описания его политики в данной ситуации придумать невозможно.
Сторона, с которой заключали мир, сегодня в Таджикистане просто отсутствует, она частями истреблена, запрещена, изгнана или исчезла сама по себе.
Додожон Атовуллоев / Капкан таджикской войны, капкан перемирия
Ровно 20 лет назад «Президент-Отель» в Москве превратился в эпицентр Таджикистана. В одном номере – молились, в другом – приглашали путан, в третьем – поднимали тост за мир в стране после пяти лет кровопролитной войны.
В июне 1997 года в московском «Президент-Отеле» собрались министры и бандиты, генералы и моджахеды, чиновники из ООН и торгаши с Черкизовского рынка, послы и беженцы.
Эта разночинная толпа народа решала судьбу и будущее Таджикистана.
В Москву Объединенная таджикская оппозиция (ОТО) приехала почти победителем. На идеологическом фронте она была фаворитом. Российские телеканалы, которые вещали в каждом таджикском доме, показывали репортажи об успехах моджахедов, газеты с удовольствием брали интервью у ее лидеров.
Кроме того, оппозиция с поддержкой президента Узбекистана Ислама Каримова только что совершила турне по странам Центральной Азии.
Об этом никто не говорит, но именно Каримов после встречи с делегацией ОТО во главе с Ходжи Акбаром Тураджонзода обещал им, что «… поговорит с Назарбаевым, Акаевым и Туркменбаши и докажет Борису Ельцину, что его ввели в заблуждение».
Позже Ельцин на пресс-конференции открыто заявил президенту Таджикистана Рахмону: «Эмомали, мы больше не будем тебя на руках носить, давай находи общий язык со своей оппозицией».
Наряду с этим вооруженные отряды оппозиции почти дошли до Душанбе. Сотнями сдавались в плен правительственные войска. Еще месяц-два и вся республика была бы под их контролем.
Рахмон в те дни был в шоке. И Москва серьезно взялась за его спасение. Она подключила к этому Тегеран и Кабул, которые в то время были в очень хороших отношениях с Кремлем.
Длинная ночь
Проект мирного соглашения мы прочитали много раз. Большинство считали – «это просто бумага». Только единицы говорили, что эта бумага может стать манифестом новой жизни или от нее воспламенится новый конфликт.
…Приближалось 27 июня, день подписания мирного соглашения.
ОТО отказывалась подписать договор. Особенно был против Тураджонзода. Он пять лет возглавлял делегацию оппозиции на переговорах, но в этот раз его без объявления причин отстранили.
Бывший глава мусульман Таджикистана, харизматичный и очень дальновидный политик Тураджонзода, конечно, был за мир, но он считал, что мирное соглашение в таком виде как раз не ведет к миру. «Мало конкретики, много общих слов», – говорил он.
Деловой обед, деловой ужин – результатов не дали. Ни уговоры спецпредставителя ООН, ни давление Тегерана и Москвы – ни к чему не приводили. Мало кто знал, что срыв подписания мирного соглашения вполне был возможен.
В ночь перед 27 июня
Я проводил в очередной раунд переговоров Тураджонзоду и ждал его возвращения. Ночью Евгений Примаков, тогдашний министр иностранных дел России, пригласил в свои апартаменты президента Эмомали Рахмона и руководителя ОТО Саида Абдулло Нури. Без Тураджонзоды.
Нури и Тураджонзода поставили условия, что они идут вдвоем. Даже придумали повод: Нури не очень хорошо знает русский язык, и Тураджонзода будет участвовать как переводчик.
В отеле наступила тишина. Час ночи, два, три. Я уже переживал, что наших главных оппозиционеров взяли в заложники. К четырем ночи постучали в дверь. Зашел Тураджонзода: «Мы не согласились».
Примаков нервничал: «Весь мир знает, что через несколько часов в Кремле церемония подписания. Что мы скажем мировому сообществу? Как это объясним Борису Николаевичу Ельцину?»
«Скажите, что соглашение не готово. Оппозиция не согласилась».
Примаков после этих слов начал угрожать: «Будем бомбить лагеря в Афганистане. И вы сами не забудьте, где находитесь».
Наступила тишина. Примаков стал просить и уговаривать: «Не портьте праздник, я вам обещаю, лично буду контролировать ход выполнения соглашения и все ваши пожелания будут учтены».
«Таджикская композиция»
Я чуть не проспал церемонию подписания. Проснулся, а в отеле никого нет. Когда нашел зал в Кремле, уже все стулья были заняты. Стоя наблюдал за ходом исторического события.
Президент России Борис Ельцин еле-еле прочитал свою речь: «Сегодня таджикская композиция и власть…» Эта фраза была затем процитирована не раз.
Потом был прием в особняке МИДа РФ. Многие радовались. Вчерашние враги обнимались и рассказывали друг другу анекдоты. Спецрейсом оппозицию отправили в Тегеран. Я не вышел проводить. Было очень грустно на душе. Грустнее было, как мне показалось, Тураджонзоде.
«Таджикская композиция» закончилась не совсем честной игрой. Оппозиция стала другой – она разъединилась, большая часть радовалась, меньшая понимала, что все это не приведет к добру.
Оппозиция перед дорогой
Главным пунктом мирного соглашения стал раздел власти. 30 процентов во всех структурах государства передавалось оппозиции. Будет создана Комиссия по национальному примирению под руководством ОТО.
Нас – высшую лигу оппозиции – пригласили в Тегеран. В одном из номеров фешенебельного отеля «Истиклол» состоялось последнее заседание. Все хором хвалили лидера ОТО Нури, не стеснялись и говорили комплименты.
Выдвигали своих родных и земляков на различные должности. Каждый хотел понравиться «новому начальнику», в руках которого треть должностей во всех структурах страны.
Я не выдержал и взял слово: «Если не ваша борода, я подумал бы, что вы первый секретарь ЦК Компартии, а они все – ваши подчиненные, которые поют Генсеку оды. О бороде: народ тошнит не только от вашей длинной бороды, но и от моей».
«Во-первых, на ответственные посты, в том числе в Комиссию национального примирения, должны подключить технарей и профессионалов, это привлечет новых сторонников, – предложил я. – Во-вторых, если все места будут занимать оппозиционеры, народ подумает, что наша борьба была за кресла. В-третьих, вы не должны становиться председателем Комиссии по национальному примирению. Пусть эту должность займет человек, который разбирается в аппаратных интригах. У оппозиции тоже должен быть человек, который при возникновении спорных вопросов сможет подключиться. У правительства такой человек есть: Эмомали Рахмонов».
Объявили перерыв… В ресторане за моим столом никто не осмелился сесть…
Прерванный рейс
Чернила не успели высохнуть на мирном соглашении, как начались проблемы. В сентябре должен был состояться исторический рейс Тегеран – Душанбе с оппозиционерами на борту. Затем, 9 сентября, на центральной площади Душанбе, власть и ее оппозиция должны были приветствовать народ в честь Дня независимости.
Я снова приехал в Тегеран. У всех было приподнятое настроение. Разве это не счастье – через пять лет вернуться на Родину?
Да, наше возвращение обозначило бы лучше всего, что война закончилась!
И, вдруг, ссылаясь на Рахмона, сообщили, что в самолете не должны быть Ходжи Акбар Тураджонзода, Дододжон Атовуллоев и Олег Панфилов, хотя последнего не было в Тегеране. Я думал, оппозиция не примет этот ультиматум. И Нури это подтвердил в личных беседах и интервью Би-би-си. Однако через несколько дней спецрейс улетел.
Я больше месяца оставался в Тегеране, а затем понял, что нас просто кинули. Ладно, меня, но я был в шоке, что оппозиция легко предавала Тураджонзоду – человека, без которого она НИКОГДА не превратилась бы в мощную политическую силу. Именно он был архитектором мира и визитной карточкой ОТО.
Возвращение
В марте 1998 года мы с Тураджонзода все же вернулись на родину. Его назначили вице-премьером республики по странам СНГ. Фактически начальником свежего воздуха.
Я пришел в свой дом в Душанбе. Двери были опечатаны. В доме было пусто. Соседи рассказывали, что какие-то машины еще в декабре 1992-го забрали все.
Оттуда поехал на свою квартиру рядом с цирком. Узнал, что в квартире кто-то жил, но, узнав о возвращении оппозиции, запер двери и исчез. И в квартире ничего не было, кроме унитаза.
Пришел жить в гостиницу «Вахш», где был штаб Комиссии по национальному примирению. Там временно жили многие оппозиционеры.
Две недели я оставался там. Многое узнавал. Мои соратники-оппозиционеры стали частью системы. Брали и давали взятки. Купили и продавали должности. Начисто забыли о своих лозунгах и идеях. Банальный восточный базар.
Я снова покинул Таджикистан, даже не пытался вернуть свой дом и квартиру. Стыдно было смотреть в глаза друзьям и знакомым.
Кого же поддерживал?
О ком я так много писал?
Кого я рекламировал?!
Как жить среди тех, кто оказался просто обычным «креслоедом»?!
Вернулся в Москву и написал статью «Остановка случайных людей» о делишках и интригах своих бывших соратников. Одна статья, и я попал и в черный список оппозиции, хотя ее не стоило так называть, она стала частью системы и играла по ее правилам.
Таджикский мир, как и таджикская война, стали позорной страницей нашей истории. Сегодня мало кто знает истинную историю войны и историю мира. Ее героев и участников почти не осталось – одни убиты, другие арестованы, третьи скитаются по миру.
В итоге страна имеет лишь одного героя и участника исторического примирения – Эмомали Рахмона, воплотившего наконец в самом себе мир и единение Таджикистана.
Додожон Атовуллоев – лидер Конгресса конструктивных сил Таджикистана, в прошлом основатель и главный редактор частной газеты «Чароги руз»
«Парней расстреляли на глазах у пассажиров» – воспоминания таджикистанцев о войне
В 20-ю годовщину установления мира таджикистанцы делятся воспоминаниями о войне: о расстрелянных на их глазах и чудом выживших, о бегстве, голоде и сожженных домах.
Сегодня Таджикистан отмечает День национального примирения – 27 июня 1997 года в Москве было подписано Общее соглашение об установлении мира и национального согласия в стране. Гражданская война, которая длилась в стране с 1992-го по 1997 годы, унесла жизни около 150 тысяч человек, более 1,2 миллиона стали беженцами.
Гражданская война в Таджикистане началась на почве острой борьбы за власть между сторонниками советской партийной номенклатуры и коалицией оппозиционных групп из числа Исламской партии возрождения, Демократической партии Таджикистана, движений «Растохез» и «Лаъли Бадахшон».
Стороны конфликта разделились и по региональному признаку. В Кулябской и Согдийской областях поддерживали власть во главе с президентом Рахмоном Набиевым, а в Гарме и Горно-Бадахшанской области в основном жили сторонники демократических сил.
Поэтому гармцев и памирцев проправительственные боевики выслеживали и убивали и на улицах столицы Таджикистана.
Наши собеседники, которые поделились воспоминаниями, попросили не публиковать их фото, изменить имена и не указывать фамилии.
«Парней расстреляли на глазах у пассажиров»
60-летняя душанбинка Иззат работает журналистом. Говорит, за годы работы немало слышала о зверствах и убийствах во время войны, а однажды и сама стала свидетельницей расстрела невинных людей.
«В декабре 1992 года я была свидетелем убийства двух парней только за то, что они были выходцами из Памира.
Я ехала в душанбинском автобусе, со стороны Зеленого базара в направлении улицы Пушкина. По пути в него зашли трое вооруженных людей и стали рассматривать пассажиров. Они спросили что-то у двух парней, сидящих в конце салона, те ответили, в разговоре проявился памирский акцент.
Парней сразу же высадили и там же расстреляли, прямо на глазах у пассажиров. Все было будто в страшном сне, я не могла поверить, что все происходит на самом деле. До сих пор помню обреченные лица тех молодых ребят.
Позже я не раз общалась с людьми, которым чудом удалось выжить во время войны. Мне рассказывали историю о молодом человеке, которого расстреливали у речки Душанбинки, в районе цирка. Он получил серьезные ранения, но выжил. Всю ночь полз к жилым домам неподалеку, где жила его сестра (по пути к ней его и поймали). Его отправили на машине «Красного Креста» к родным на Памир, которые его и выходили».
«Наш дом сожгли, но все родные выжили»
55-летняя домохозяйка Зухро родом из Кумсангира Хатлонской области – мать пятерых детей, ее первенец родился во время войны.
— Мы бежали из нашего города летом 1992 года. Трое моих братьев поддерживали оппозицию. Когда в соседний кишлак вошли силы проправительственного военного формирования, братья отправили женщин и детей к родственникам в другой район. У меня как раз на руках был новорожденный сын. Позже мы с мужем уехали в Душанбе, где жили в кибиточных домах в районе ж/д вокзала. В четырех комнатах нас было 20 человек. Но и там нам оставаться было опасно – периодически появлялись боевики в поисках памирцев и гармцев, их убивали.
Мы переехали в пустующую квартиру одного состоятельного родственника мужа на окраине Душанбе, он же и помог нам деньгами. Муж лишь изредка выходил на улицу, чтобы купить немного еды.
Наш дом в Кумсангире ограбили и сожгли, но из родных, слава богу, никто не пострадал.
Мои родители с младшим сыном, двумя невестками и тремя внуками бежали в Афганистан через реку Пяндж. Двое старших сыновей, моих братьев, воевали, позже тоже уехали в Афганистан. Они там жили с семьями в течение пяти лет – сначала в палатках, затем в глиняных домиках. Часто приходилось голодать, дети постоянно болели.
После подписания все они вернулись на родину. Отстроили дом, восстановили сад, зарабатывали на продаже сухофруктов. Однако в Таджикистане братьям не раз приходилось расплачиваться за свое прошлое. Против них время от времени заводили уголовные дела по разным причинам, они подвергались пыткам, затем давали взятки, чтобы выйти на свободу. В итоге двое из трех братьев уехали в Россию, забрав туда свои семьи.
«Из Душанбе до Памира неделю шли пешком»
45-летний душанбинец Сафо работает водителем. Во время войны он был студентом, тоже бывал на Шахидоне – главной площади столицы, где митинговали сторонники оппозиции. Позже, опасаясь преследования, бежал на Памир.
«Мы ходили на митинги с сокурсниками скорее в качестве зевак, чем участников. Но позже была тотальная зачистка, никто не разбирался, кто был участником, кто просто рядом стоял.
Женщин и детей – выходцев из Памира – отправили из столицы на грузовиках, мужчинам пришлось выбираться из города пешком и скрываться, чтобы не быть схваченными.
Мы тронулись в путь ночью, держались подальше от дорог, шли степями, к ночи старались добраться к какому-нибудь кишлаку, где просились на ночлег. Из еды у нас с собой было лишь немного вареных яиц и вареная картошка. Но в домах нас часто кормили, давали лепешки, молоко и фрукты в дорогу.
До Памира добрались за неделю, дорога была тяжелой, но там пришлось еще труднее. Регион оказался в блокаде, почти в каждой семье были беженцы. Спустя год стала поступать гуманитарная помощь от Ага-Хана, духовного лидера исмаилитов, живущего в Европе. Привозили муку, растительное и сливочное масло, крупы, сахар. Благодаря этому люди выжили.
Мы вернулись домой через год. Наша квартира к тому времени была занята другими людьми – родственниками участников проправительственных военных формирований, но родителям как-то удалось ее отобрать, хотя и не сразу.
Вернувшись в столицу, лишний раз на улицу старались не выходить, разговаривали только на русском, чтобы нас не выдал памирский акцент.
Работы в городе не было, хлеб получали по талонам, отстояв огромные очереди. Долгое время мы жили на деньги, полученные от памирских родственников».
Мухиддин Кабири: «Рахмон – не основатель, а нарушитель мира в Таджикистане»
В 20-ю годовщину окончания войны в Таджикистане лидер ПИВТ говорит роли президента в мирном договоре, назвав его «маленьким фараоном».
Мухиддин Кабири, лидер изгнанной из Таджикистана Партии исламского возрождения Таджикистана 20-ю годовщину подписания Общего соглашения об установлении мира и национального согласия в Таджикистане отмечает в Европе, где он получил политическое убежище.
В интервью Ц-1 Кабири рассказал о закулисье подписания договора, благодаря которому закончилась кровопролитная гражданская война в стране, продолжавшаяся с 1992-го по 1997 годы, и унесшая жизни порядка 150 тысяч человек, а более 1,2 миллиона человек превратившая в беженцев.
Наш собеседник уверен: именно нарушение договора в итоге привело к разгрому сначала светской, а потом и исламской оппозиции и позволило президенту Эмомали Рахмону стать диктатором.
Мировое сообщество, по его словам, редко осуждает действия «основателя мира»: главное, чтобы в стране, которая выступает буферной и транзитной зоной с Афганистаном, не стреляли.
— Что для вас означает 27 июня 1997 года, день подписания мирного договора?
— Этот договор принес мир таджикскому народу и много значит для меня лично, хотя позже он был неоднократно нарушен властью.
В год подписания договора начала работать и национальная комиссия по примирению, в составе которой был и я. Комиссия заседала в гостинице «Вахш» (Душанбе).
Однажды на перекрестке около гостиницы столкнулись две машины. Радостный гаишник сказал: «Слава Богу, жизнь возвращается в город – первая авария в городе за последние два года».
Это означало, что в Душанбе вернулись люди, которые не боялись выезжать на машинах – с возвращением в город оппозиции и началом работы комиссии.
— Какие были сложности в работе?
— Самое сложное – завоевать доверие друг друга. Обе стороны воевали, было много жертв. Власть требовала, чтобы оппозиция первой приняла договор, а потом они пойдут на уступки.
Работа комиссии едва не сорвалась после отказа властей отдавать нам пост министра обороны. В итоге наш представитель занял должность министра по чрезвычайным ситуациям.
Помню, коллеги по комиссии недоумевали: как власть может нарушать обещания, когда у нас еще есть оружие в руках и что же будет, когда оппозиция его сложит?
К сожалению, худшие прогнозы оправдались – президент Рахмон не только нарушил договор, но и поместил в тюрьму многих членов комиссии и переговорного процесса.
Более семи тысяч человек, воевавших на стороне оппозиции, сложили оружие и стали сотрудниками правоохранительных органов. Впоследствии они потеряли работу или были арестованы. Тридцать процентов госдолжностей во власти, как было обещано, оппозиция тоже не получила: всего около 50 человек получили посты в центральной власти. В общем, по правовым и политическим вопросам соглашение было выполнено на 50 процентов.
— Какова роль лидера оппозиции – Саида Абдулло Нури – в заключении мирного соглашения?
— Члены комиссии – оппозиционеры начали бойкотировать работу комиссии после того, как власть отказалась выполнять соглашения. Они требовали встречи с президентом.
Усто (духовный наставник – Прим. Ц-1) Нури передал эту просьбу Рахмону. Президент разозлился и в ультимативной форме начал говорить, что ситуация изменилась и, если мы недовольны, то можем начинать новую войну. Полевые оппозиционные командиры были готовы принять этот вызов.
Только благодаря гибкости и дипломатичности усто Нури удалось восстановить работу комиссии. Таких моментов было много, но он понимал, что люди устали от войны.
— Как он реагировал на нарушение соглашения?
— Усто Нури до конца (умер в августе 2006-го от рака – Прим. Ц-1) оставался верным своим словам и обещаниям. И верил, что договор был подписан правильно. Он чтил этот день и в последние годы, несмотря на разочарование, говорил, что надо разделять сам факт договора и нарушения обязательства другой стороны.
Дошло до того, что перед смертью на усто Нури подали в суд – он критиковал власти столицы Душанбе за отсутствие чистой воды.
Чиновники Душанбе получали очень много грантов на обеспечение безопасного водоснабжения, в том числе и по линии Мирового банка, но все деньги уходили в карманы коррупционеров.
Душанбинцы до сих пор пьют грязную воду, хотя Таджикистану принадлежит 60 процентов источников пресной воды в Центральной Азии.
Получается, что лидер оппозиции не имел права выразить даже мягкую критику. Кстати, когда я был депутатом, также критиковал решение городских властей о вырубке чинар. И тоже получил иск, хотя это предложение рассматривали во время обсуждение закона «Об экологии».
— Как нарушения договора отразились на стране?
— У каждой стороны договора были свои цели. Власти хотели использовать удобный момент окончания войны, затем загнать оппозицию в угол и безраздельно властвовать.
А оппозиция и основная масса народа надеялись, что Таджикистан станет правовым и цивилизованным государством. С 1997-го по 2007-й в стране хоть дух основного соглашения витал в воздухе.
Но после начала антиталибовской и антитеррористической кампании таджикские власти воспользовались моментом и начали открыто нарушать договоренности.
Они поняли: для мирового сообщества главное – чтобы не стреляли, а вопросы демократизации никого не волнуют. Таджикистан рассматривался как транзитная зона, и важно, чтобы здесь было безопасно.
Показательно, что сначала Рахмон ликвидировал светскую оппозицию, посадив в тюрьму ее лидеров, а потом – исламскую. На сегодня более сотни членов нашей партии сидят в тюрьме.
Региональные лидеры получили от 10 до 20 лет, члены политсовета – от 20 до 30 лет, а два заместителя получили пожизненный срок.
— Какие были личные отношения между усто Нури и Рахмоном?
— Сначала хорошие, но после окончания работы комиссии по примирению в 2000 году у них не было личных встреч.
Они виделись на каких-то официальных мероприятиях, но общения тет-а-тет не было. Правда, когда усто Нури заболел, Рахмон в знак уважения отправил его на лечение в Мюнхен.
— В 2015 году вы выдвинули дочь Нури кандидатом на парламентских выборах, но мандат она так и не получила. Она еще занимается политикой?
— Мы выдвинули не только дочь Рукию, но и старшего сына – Мухамаджона Нури. Они были членами политсовета ПИВТ и вынуждены были выехать из страны, чтобы избежать ареста.
Несколько приближенных к лидеру оппозиции также получили тюремные сроки: его племянник Мусо – секретарь партии и личный телохранитель. Сейчас дочь и сын усто живут в Европе и не занимаются активно политикой – они учатся.
Есть слухи, что родственников и детей Нури, которые остались в Душанбе, ограничивают в бизнесе, но говорить об этом они не хотят, опасаясь усиления давления.
— Почему те, кто считался после войны героем, через некоторое время оказались в опале? Например, именем Сайгака Сафарова раньше называли улицы и учебные заведения, а потом переименовали?
— Военное формирование «Народный фронт» – главная боевая сила власти, было создано на базе партизанских отрядов и мафиозных структур.
Наверное, спецслужбы зарубежных стран не нашли лучших кандидатур на роль лидеров, чем Сайгак Сафаров и Файзали Саидов. Сафаров был криминальным авторитетом и просидел 23 года в тюрьме за убийство.
Эта структура наводила ужас на население, но она выполнила свою задачу с помощью российских спецслужб и узбекских танков. Оппозиция ушла из Душанбе без боя – война в столице для них означала разрушение собственного дома.
После подписания договора власть избавилась от воевавших в «Народном фронте», чтобы не портить себе имидж – они якобы стреляли друг в друга, хотя люди знающие говорят, что были убиты третьими силами.
Сразу после их смерти власть решила избавиться от этой темной страницы в истории и людей, приведших их в столицу.
— Что означает изгнание ПИВТ из страны? Почему это произошло?
— Нынешняя власть не терпит оппозицию – ни исламскую, ни светскую. Любой популярный политик или партия обречены на изгнание.
Действительность в Таджикистане такова, что генералы, посмевшие возразить, погибают при невыясненных обстоятельствах, министры получают многолетние тюремные сроки.
Наша партия стала жертвой этой недальновидной политики президента.
Такую же политику проводил и бывший ливийский лидер Муаммар Каддафи – он не терпел даже популярных футболистов или писателей – они играли или издавали книги под номерами, чтобы не конкурировать с главой государства в популярности.
— Насколько упрочил свои позиции Рахмон за эти 20 лет?
— Очень сильно: ему на руку сыграла и обстановка в мире, и положение в регионе. Сейчас все внимание международного сообщества направлено на Ближний Восток и Украину, наступил золотой век всех диктаторов.
Когда государство было слабым, армия – разобщенной, Рахмон шел на уступки и переговоры. Но как только он стал сильнее и начал получать помощь от России, Китая, США и ЕС, оказалось, что в Рахмоне скрывался маленький фараон, который идет по пути Каддафи.
Бывший министр российского МИД недавно вспоминал в одном из интервью, что Рахмон долго не хотел идти на переговоры. Его заставили, пригрозив лишить помощи и военной поддержки. Россия не хотела терять своих солдат в далеком Таджикистане.
Сейчас получается, что вроде он не имеет отношения к войне – воевали тот же Сафаров и Саидов, а он позже появился и установил мир. Но еще живы участники конфликта, и история все расставит по местам. Уверен: он останется в истории не как основатель мира, а как его нарушитель.
— Почему Рахмон в последние годы выводит членов своей семьи на первые роли в стране?
— Похоже, президент берет на вооружение модель стран Персидского залива, где власть передается по наследству.
Политическое поле зачищено от конкуренции. Похоже, его стыдятся даже сторонники – может, они не хотели исламского Таджикистана, но точно не предполагали, что страной будут управлять как семейной лавкой.
«Семейные» назначения показывают, что он доверяет только своим. У него мало шансов избежать народного суда.
— Есть ли будущее у ПИВТ в РТ, и вообще у исламской партии в свете ситуации в мире и имиджа ислама?
— Мы показали себя мирной политсилой – всегда уступали и не поддавались на провокации. За эту уступчивую позицию нас даже критиковали западные дипломаты. И когда Рахмон стал обвинять нашу партию в радикализме и причастности к терроризму, это вызвало шок.
Я вижу будущее нашей партии в оппозиции. За прошедший год мы реформировали партию, перенесли ее деятельность за рубеж – действуют два представительства в Европе и три в странах ЦА. Мы продолжаем работу в новых условиях. В наших планах – вернуть народу Таджикистана надежду на лучшее будущее.
Действительно, работать на продвижение партии, в названии которой имеется слово «исламский» – сложно. На Западе приходится доказывать, что не верблюд и не имеешь отношения к терактам.
Но название – часть нашей истории, и около сотни человек сидит в тюрьме за него. Мы не можем его менять, пока не получим согласие всех наших заключенных.
С другой стороны, властям Таджикистана выгодно, чтобы мы оставались в рамках исламской партии – в 2015-м нам не давали провести съезд, на котором мы хотели изменить название. Я уверен, что эра религиозных партий прошла, но мы обсудим этот вопросу после возвращения в Таджикистан.
— А над чем сейчас работаете? Видите ли себя частью политики РТ или вам уготована роль изгнанника?
— Мы готовим создание расширенной коалиции. Она будет без идеологической подоплеки и под девизом «Свободный Таджикистан». Это сложный и долгий процесс – я не сторонник быстрых коалиций с сомнительным результатом.
Сейчас живу в Европе, где получил политубежище. Занимаюсь реформой партии, чтобы подготовить ее к долгой и упорной борьбе.
Мы работаем над тем, чтобы вернуться в Таджикистан, но без сотрудничества с международным сообществом не получится достичь результата – часто мы выступаем единственным альтернативным источником информации о стране. Я всегда занимался бизнесом и не исключаю, что и в Европе начну свое дело.
— Есть ли у вас связи с властями Таджикистана, почему раньше ему удавалось лавировать, а потом это прекратилось? Рахмону не надо ни с кем «заигрывать»?
— Власть в Таджикистане – неоднородна, чиновниками работают тысячи честных и патриотичных людей. Мы стараемся поддерживать с ними отношения.
Что касается обвинений и критики, то я старался критиковать при личных встречах, а не публично, чтобы не провоцировать их на новые ошибки и аресты. Моя тактика могла предотвратить много рисков.
Но сейчас власть в Таджикистане – преступна, они заключили в тюрьму много людей, и никто не может меня обвинять в том, что я слабо критикую власть.