Стив Свердлоу: В Узбекистане — тяга к либерализации, в Таджикистане ее нет
В Варшаве в конце минувшей недели состоялась ежегодная конференция ОБСЕ по демократическим институтам и правам человека. Корреспондент EADaily побывал на мероприятии и обсудил ряд тематических проблем в центральноазиатском регионе с исследователем Отдела по Европе и Центральной Азии Human Rights Watch Стивом Свердлоу.
Недавно вы после 7-летнего перерыва побывали в Ташкенте, где встречались с министром иностранных дел Абдулазизом Камиловым. Какие изменения вы отметили, и действительно ли на этой встрече шла речь об открытии офиса Human Rights Watch в Узбекистане?
Вопрос с офисом будет решаться поэтапно. Я не был в Узбекистане с конца 2010 года, когда нас вынудили закрыть офис. После этого Верховный суд Узбекистана ликвидировал нашу регистрацию. После избрания Шавката Мирзиёева президентом страны мы обратились к правительству, и в мае после визита Верховного комиссара ООН по правам человека принца Зейда Раад аль-Хусейна мы еще раз обратились к властям и получили обнадеживающий ответ. Наш визит в Ташкент стал результатом инициативы МИД Узбекистана, посчитавшего важным возобновить диалог между нашей организацией и правительством. Я с моим коллегой Хью Уилисоном находились в Узбекистане с 3 по 10 сентября. Встречались на самом высоком уровне в 14 ведомствах. Встречались и с гражданскими активистами, и с представителями НПО, и даже с политическими активистами, которые недавно вышли на свободу после длительного заключения. Неделя получилась насыщенной. Я получил визу на три месяца пребывания и думаю, что буду проводить в Узбекистане максимальное время. Мы очень надеемся возобновить деятельность в этой стране. Пользуясь мандатом, мы намерены собрать материал, встречаться с людьми, разбираться во всех происходящих изменениях. Темы, волнующие нас, важны — пытки политзаключенных, принудительный труд, религиозная свобода и права женщин.
Вы заметили какие-то изменения в Узбекистане, которые произошли за то время, пока вас там не было?
Да. Я ощутил политическую волю руководства признать недостатки, ошибки, проблемы, о которых я раньше никогда не слышал. В контексте Узбекистана, авторитарного государства, такая политическая воля — значительное явление. На каждой встрече представители власти признавали критическую роль, которую играет Human Rights Watch, т. е. с их стороны не было попытки дать понять нам, что нас пригласили, а мы должны поменять свой мандат и начать работать по-другому. Напротив, было признание, что времена изменились и есть место для критических голосов. Нас слушали, мы обсуждали острые темы, связанные с политзаключенными, пытками и принудительным трудом — это действительно важное начало. Мы признали, что видим в Узбекистане определенные перемены, которые можно назвать положительными. Во-первых, это освобождение из тюрем пяти или шести фигур — Мухаммеда Бекжанова, отбывавшего, пожалуй, самый длительный в мире срок заключения для журналиста, Самандара Куканова,Руслана Усманова, Мурода Раззакова и Эркина Мусаева. Human Rights Watch судьбу этих людей держал в фокусе внимания, мы много лет обращали внимание на это, пытаясь облегчить их участь. Их освобождение — это хороший шаг. Мы призывали власти Узбекистана продолжить тенденцию. В стране наблюдается также некоторое смягчение в области свободы выражения мысли. Появились политические ток-шоу, появились более-менее свободные газеты. Предпринята попытка сократить дистанцию между властью и народом. Были открыты общественные приемные при президенте и чиновников, и, как говорят рядовые граждане, проблемы решаются, может, не самые острые проблемы, но народ стал чувствовать какую-то помощь властей, люди ощущают, что правительство стало нести больше ответственности перед ними. Мы слышали это даже от самых ярых критиков режима. И заслуга в этом нового президента — он требует от чиновников быть доступными для народа путем личного приема, общения через соцсети и т. п. Это, конечно, новшество.
Вы сказали, что беседовали на самые сложные темы. Представители власти признали, что в тюрьмах невыносимое положение?
Некоторые чиновники признают, некоторые — нет. У нас состоялись встречи в силовых структурах, и я даже удивлялся, как визави спокойно обсуждали со мной болезненные темы, как принимали мои заявления, звучавшие с точки зрения правозащитной организации, или объяснения, почему ряд заключенных мы считаем политическими.
Они признают наличие в Узбекистане политзаключенных?
Открытого признания пока нет. Но зреет понимание, что по гуманитарным соображениям они должны выпускать людей на свободу. Это было сказано не только на наших встречах, но и звучало в выступлении министра иностранных дел Абдулазиза Камилова в июле, когда он был в Брюсселе, и в прямом эфире национального телевидения. Я думаю, что на своем языке они начали говорить о многих вещах, о которых говорим мы. Мне кажется, что они признали нашу — Human Rights Watch — роль. Нас, например, повели на встречу с представителями негосударственных организаций, которые имеют государственную аккредитацию, и предоставили возможность говорить свободно. И мы говорили про Андижан, про пытки, про политзаключенных. Еще год назад такое и представить было невозможно. Но с другой стороны, пытки все еще применяются систематически, тысячи людей находятся в тюрьмах по политически мотивированным причинам и по религиозным обвинениям, по-прежнему в ходу принудительный труд на полях. Мы беседовали об этом в правительстве и поняли, что у властей Узбекистана есть политическая воля и желание избавиться от этих советских пережитков. При этом власть пока не приемлет работу общественных активистов, которые мониторят нарушения прав человека. Мы призвали обеспечить условия для деятельности критических голосов и активистов. Мы говорили о необходимости регистрации неправительственных организаций. Мы говорили об ограничении деятельности журналистов. Мы говорили, что нужно приглашать работать не только Human Rights Watch, но и Freedom House, «Радио Свобода». Узбекистан впервые за многие годы посетил журналист Wall Street Journal, открывается офис BBC. Это хорошо, но есть еще «Голос Америки» и «Дойче велле». Это все важно. Мы намерены поддерживать процесс либерализации, который затеяли власти Узбекистана, но не забывая о плачевном положении в тюрьмах, о политических активистах, остающихся в заключении. Я встречался с женой находящегося за решеткой каракалпакского журналиста Салиджона Абдурахмана, который писал о коррупции, раскрывал факты, очень не удобные для властей. Амнистия его обходит стороной, хотя он должен подпадать под нее. Мы поднимали дело правозащитника Азама Фармонова, который подвергался пыткам и сидит в Джаслыке — это тюрьма, которая ассоциируется с самыми лютыми порядками. Мы предлагали властям закрыть Джаслык. Я думаю, что не все наши предложения понравились, мы все еще говорим на разных языках. Но я возвращаюсь в Узбекистан с намерением предоставить достоверную информацию, которая пойдет на пользу и властям этой страны и гражданским активистам.
В Узбекистане, будем надеяться, вас услышали. Как обстоят дела в других странах Центральной Азии, например в Таджикистане?
Свяжу эти две темы. Мне кажется, что инициатива президента Шавката Мирзиёева дать пространство для критических голосов, полезна и для соседнего Таджикистана. Происходящее в этой стране не может не вызывать озабоченность. Ситуация в Таджикистане очень нестабильная. За последние два года за решеткой оказалось очень много активистов. В этой стране более 200 политзаключенных, и среди них, как минимум, три независимых адвоката. Журналисты массово покидают страну. Были закрыт издания «Нигох» и «Таджньюс». В Таджикистане осуществляется давление на родственников диссидентов, критиков и оппонентов власти — об этом мы говорили на уровне ОБСЕ: совершенно невинные люди только из-за того что их родственники находятся за пределами Таджикистана оказываются репрессированными — устраиваются некие «народные суды», отбирается имущество, паспорта, их вносят в «черные списки», они не могут выехать из страны. Дискредитируются даже их дети. В тюрьмах — пытки и насилие. Все очень скверно. При этом гражданское общество Таджикистана по сравнению с Узбекистаном очень грамотное, очень сильное. В этой стране до недавнего времени официально, легально функционировала Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). И это, скажем так, было достоянием всего СНГ, опровергающим тезис о несовместимости ислама и демократии. Теперь партия разгромлена, запрещена властями, и боюсь, что реально экстремистские силы в отсутствии ПИВТ становятся сильнее. Таджикская молодежь, в том числе находящаяся на заработках в России, радикализуется, поскольку нет других голосов, за которыми можно было идти. Власти должны осознать, что очень важно иметь оппозицию, которая будет указывать на ошибки властей и тем самым способствовать улучшению ситуации. А в Таджикистане действительно ситуация тяжелая, экономический упадок, это самая бедная страна в СНГ. И поэтому есть много вопросов которые надо решать, и мы хотим оказать содействие в этом.
Мы попытались поднять ряд острых вопросов, но услышали ли нас власти Таджикистана — неизвестно. Human Rights Watch в сентября удалось добиться встреч с представителями правительства, только у меня состоялись встречи в семи госведомствах. Мы все время напоминаем Душанбе, что Human Rights Watch не желает ударить или оказать ненужное давление на власть. Мы пытаемся лишь проинформировать власть, чтобы она поняла свои обязательства. И нам надо вместе с ОБСЕ остановить негативную практику давления на родственников и, конечно, добиться освобождения мирных активистов из тюрьмы и решения других острых проблем.
Мухиддин Кабири: Количество недовольных в Таджикистане растет с каждым днем
Партия исламского возрождения Таджикистана объявлена на родине экстремистской и террористической организацией. Однако попытки Душанбе обложить ПИВТ «красными флажками» на международном уровне пока безрезультатны. Во всяком случае, Запад пока считает ПИВТ беспрецедентной организацией, опровергающей тезис о несовместимости ислама и демократии. В интервью корреспонденту EADaily лидер ПИВТ Мухиддин Кабири делится своими оценками и видением ситуации в Таджикистане.
Как бы Вы охарактеризовали положение в Таджикистане в настоящий момент?
В последние два года Таджикистан резко сменил тему развития страны. Теперь во главу поставлено не социально-экономическое развитие, а сохранение стабильности и безопасности. Власти сами поняли, что обещать народу уже ничего не могут, поскольку исполнить обещания не в состоянии. И без того обещано много. Поэтому они решили сменить тему. Сегодня их главный месседж населению — сохранить стабильность и безопасность. А такой подход развязывает им руки, в первую очередь, спецслужбам и силовикам. Общая риторика властей за последние два года и в ближайшие несколько лет будет посвящена борьбе с терроризмом, экстремизмом. При этом экономическая ситуация с каждым годом ухудшается, а новая стратегия позволяет властям парировать обвинения в ухудшении социально-экономического положения населения. Этот подход властей рационален, особенно с учетом того, что тема безопасности поддерживается и Китаем и Россией.
Есть информация, что на границе Афганистана с Таджикистаном собралось большое количество недовольных граждан республики. Это бывшие члены вашей партии, ваши сторонники?
Эти люди не имеют никакого отношения к ПИВТ. Я бы не рассматривал их, как особую угрозу. Те люди, которые находятся в Афганистане или на Ближнем Востоке, сами по себе особую опасность не несут ни для Таджикистана, ни для региона. Опасность в том, что у них много сторонников и сочувствующих внутри Таджикистана. И количество недовольных людей с каждый годом растет. Основная опасность заключается в этом, а не в группе вооруженных людей в Афганистане или на Ближнем Востоке, которые могут угрожать Таджикистану. Я думаю, что Таджикистан и его основные партнеры по региону, а также Россия, Китай и другие способны отразить любую атаку. Проблема же заключается в том, что внутри самого региона все кипит. Тут ни армия, ни полиция не помогут. Потому что такой конфликт будет носить другой характер, особый.
Куда делись ваши сторонники? Не все же покинули страну?
Кто смог, выехал в Европу, Россию, другие страны. Еще в октябре 2015 года мы объявили о прекращении деятельности внутри Таджикистана. Сегодня никто не имеет права говорить, выступать от имени ПИВТ, а если кто-то и использует название партии, то он не имеет никакого отношения к нам. Таким образом, мы обезопасили многих наших сторонников. Но власти по-прежнему, по имеющимся данным, продолжают преследования бывших членов партии, их родственников, хотя и обещали никого не трогать, если мы объявим о прекращении деятельности. Мы свое слово держим и прекратили деятельность не только в Таджикистане, но с учетом реалий — и на всем постсоветском пространстве. Но репрессии против бывших членов ПИВТ, их близких не прекращены — людей сажают по другим статьям, не за участие в нашей партии, а за то, например, что, якобы, являются салафитами или состоят в других запрещенных движениях.
Но за рубежом вы работаете?
Конечно. Я не скажу, что все мигранты, которые находятся в Европе, состоят в ПИВТ. Нам удалось реорганизовать партию за рубежом. Мы открыли 5 бюро — в Варшаве, Берлине и Вене, и еще в двух регионах ЕС. Мы будем работать в области прав человека, СМИ, по миграционным вопросам. Нас уже начали признавать за рубежом.
Как власти Польши, Германии, Австрии относятся к деятельности ПИВТ в их странах?
Очень спокойно. Западноевропейские государства знали о нашей партии давно, а теперь они располагают полной информацией о ПИВТ. Отмечу, что до подавления нашей партии в Таджикистане, представление о нас было поверхностным. В той же Польше, например, до позапрошлого года. Даже дела таджикских беженцев, членов ПИВТ серьезно не рассматривались. Существовал некий стереотип, что за исключением Чечни, все другие мигранты с Кавказа и стран Центральной Азии — экономические мигранты. Теперь представление изменилось. Европа поняла, что, в частности, в Таджикистане есть более чем серьезные проблемы. Это одна из причин того, что к нашей деятельности ни у кого нет никаких претензий.
В Европе, в России поднимается война исломофобии, главным образом — из-за совершенных терактов и преступлений. Вы на себе ощущаете это?
Как мусульмане, мы на себе это чувствовали и чувствуем. Есть некое настороженное отношение к мусульманам в целом и к исламу, в частности. Но дело в том, что в Польше больше косо поглядывают на выходцев из Ближнего Востока и Северной Африки, а не на мусульман из бывшего СССР. Они считают, что «советские мусульмане» ближе к ним, чем мусульмане Ближнего Востока. И даже когда я встречался с польскими экспертами, они сказали, что сейчас идет дискуссия между Польшей и ЕС по вопросу принятия мигрантов. ЕС давит на все страны, чтобы каждая страна, входящая в союз, взяла на себя ответственность за мигрантов. Польша и государства Восточной Европы сопротивляются, они не хотят увеличивать прием мигрантов с Ближнего Востока и Северной Африки. Некоторые эксперты предполагают, что ради некоего соглашения с ЕС страны Восточной Европы будут принимать мигрантов из стран Центральной Азии и других регионов, и отказываться от людей с Ближнего Востока. Мы со своей стороны делаем все, что можем, чтобы сгладить негатив. Наша задача сегодня намного шире, чем чисто оппозиционная или политическая деятельность. В своих офисах мы открыли департаменты по работе с мигрантами, занимаемся образованием наших людей, участвуем в налаживании контактов с местными органами и местными жителями.
Президент Узбекистана Шавкат Мирзиёев посетил все страны региона, кроме Таджикистана. Говорят, что визит готовится, но когда он состоится — не известно. На ваш взгляд, в чем причина того, что глава Узбекистана не торопится в Таджикистан?
Думаю, что основная причина прохладных отношений в личностях. 90 процентов проблем Таджикистана при узбекском президенте Исламе Каримове не имели отношения ни к узбекскому, ни к таджикскому народам, а вытекали из сложных отношений глав государств. Со смертью Каримова часть проблем отпала, но жив Эмомали Рахмон и другая часть проблем остается. Поменяются личности — поменяются и отношения. Уйдет Рахмон, изменится отношение Душанбе не только к Узбекистану, но и к многим другим странам и международным организациям.
А если власть перейдет от Рахмона к сыну, о чем говорится в обществе вполне откровенно?
Систему менять очень сложно. Но личность играет важную роль. Какой бы крепкой не была система, личность, особенно на Востоке, играет очень важную роль. Многие говорили, что после ухода Каримова выстроенная им система еще долго просуществует, потому что ее очень трудно демонтировать. Но жизнь показывает, что это не совсем так, и, будем надеяться, что Шавкат Мирзиёев продолжит свою линию — за год в Узбекистане многое поменялось. Что же касается Таджикистана, то даже при переходе власти от одного члена семьи другому, многое все равно изменится, т.к. у нового руководителя не будет тех комплексов, которые есть у нынешнего. Будущее поколение хочет управлять страной, в которой есть стабильность, внутренняя гармония. Новое поколение хочет созидать, тогда как нынешняя власть хочет сохранить то, что имеет, создает видимость какого-то развития. Любое изменения во власти в Центральной Азии ведет к улучшению.
В чем заключаются интересы Саудовской Аравии в Таджикистане, в регионе в целом?
В первую очередь, это конкуренция и соперничество с Ираном. Такие государства, как Таджикистан, станут жертвой этой конкуренции или извлекут выгоду. Все зависит от случая и от конкретной ситуации. Хасан Рухани, президент Ирана, не отличается щедростью, он больше сконцентрирован на внутренних проблемах своей страны, в отличие от предшественника Махмуда Ахмадинежада, который раздавал деньги, начиная от Венесуэлы и заканчивая странами Центральной Азии. Кое-что тогда и Таджикистану перепало.
Рухани — очень прагматичный лидер, и как только денежный ручей иссох, президент Таджикистана стал менять отношение к Ирану. Ему выпал очень удобный случай — пользуясь тем, что я находился в Иране в визитом, он обвинил Тегеран в недружественной политике и начал разворот. Если действительно мой визит стал причиной ухудшения отношений, то Рахмон должен был быть последовательным и раскритиковать, например, Малайзию, где я тоже побывал с визитом и принимали меня на более высоком уровне, чем в Иране. В Иране во время конференции состоялось простое рукопожатие аятоллы Хаменеи со всеми гостями мероприятия, в том числе и со мной. Ничего более, только фотография эта попала на страницы газет… Я во многих государствах бываю, но недовольство Рахмон выразил только в отношении Ирана, и нот никому больше не пишет.
Ваше участие в конференции ОБСЕ в Варшаве может повлечь закрытие миссии ОБСЕ в Таджикистане. Власти уже предупреждали о таком сценарии, правда, не связанном конкретно с вами, а в целом на почве недовольства деятельностью этого института.
Я не знаю, насколько институт ОБСЕ важен для Таджикистана. Но Таджикистан имеет значение для ОБСЕ. Потому что это государство является членом организации. Я не думаю, что дело дойдет до закрытия офиса ОБСЕ. Это очень интересная организация, в которой соседствуют такие разные государства как Таджикистан и Швейцария — в алфавитном порядке английского языка. И все говорят на одном языке о демократии, верховенстве закона, правах человек. Но каждый по-своему понимает этот язык. От закрытия офиса в Таджикистане, ни Европа, ни Таджикистан, ни ОБСЕ ни в чем особо не проиграют. Просто такими действиями таджикская власть еще раз покажет отсутствие в своем арсенале иных аргументов, кроме как репрессии. Единственный ее аргумент — это сила и запреты.
Таджикистан попал в "список Магнитского". Правозащитники обеспокоены правами человека в республике
Президент Таджикистана Эмомали Рахмон на полях 72-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке встретился с генеральным секретарем организации Антониу Гутерришем. В ходе беседы были обсуждены вопросы гидроэнергетики, борьбы с терроризмом и экстремизмом, незаконным оборотом наркотиков, транснациональной преступностью, а также права человека. Стало известно, что председатель Государственного комитета национальной безопасности Республики Таджикистан (ГКНБ РТ) Саймумин Ятимов попал в санкционный список США в соответствии с глобальным «Актом Магнитского».
Коалиция из 23 неправительственных организаций, в числе которых Freedom House, Human Rights Watch, Freedom Now, Transparency International, предложили Госдепартаменту и Министерству финансов США ввести санкции против 15 должностных лиц и бизнесменов из разных стран мира, обвиняемых в нарушении прав человека и коррупции в соответствии с глобальным «Актом Магнитского», принятым в конце прошлого года. Мониторинг нарушения прав человека проводился в течение последних трех-четырех лет. В черном списке правозащитных организаций оказалось два представителя из стран Центральной Азии – демиург узбекской политики, председатель Службы национальной безопасности Узбекистана Рустам Иноятов и ГКНБ Таджикистана – Саймумин Ятимов. По данным организаций, он, как руководитель ГКНБ, несет ответственность за пытки зампредседателя Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), адвоката по защите свободы выражения мнения, прав верующих и религиозных объединений Махмадали Хаита. Видеозапись Хаита с рассказом о пытках, проводимых сотрудниками ГКНБ РТ, была тайно передана адвокату. Имя Ятимова также связывают с появлением известного протокола «32-20», согласно которому в республике началась ликвидация ПИВТ. Как стало известно «НГ», «список Магнитского» может пополниться за счет еще 18 таджикских чиновников. Власти Таджикистана объявили ПИВТ экстремистской организацией.
О введении санкций против таджикских чиновников говорилось и на ежегодном совещании по рассмотрению выполнения обязательств в области человеческого измерения ОБСЕ (СРВЧИ), которое в эти дни проходит в Варшаве. Официальная делегация Таджикистана проигнорировала мероприятие. Более того, Душанбе пригрозил, что если представители оппозиции будут допущены к участию в конференции, то миссия ОБСЕ может быть полностью закрыта в Таджикистане. Тем не менее представители гражданского общества Таджикистана и оппозиции приняли участие в конференции. Лидер ПИВТ Мухиддин Кабири свое выступление начал с сообщения о том, что власти Таджикистана не только отказались принять участие в конференции ОБСЕ, но и «начали оказывать давление на родственников участников мероприятия в Варшаве». Силовики либо вызывают на «собеседование» родных политэмигрантов, либо приходят домой, угрожая арестами. У родителей одного из политэмигрантов отбирают имущество. Родственники просят, чтобы участники покинули «враждебно настроенную по отношению к Таджикистану конференцию».
«Происходящее в Таджикистане вызывает озабоченность. В стране – более 200 политзаключенных, и среди них три независимых адвоката. Закрыты издания «Нигох» и «Таджньюс». Осуществляется давление на родственников диссидентов и оппонентов власти. Это невинные люди, и только из-за того, что их родственники находятся за пределами Таджикистана, оказываются репрессированными, над ними устраиваются «народные суды», отбирается имущество, паспорта, их вносят в черные списки, они не могут выехать из своей страны. В тюрьмах – пытки и насилие. Все очень скверно», – сказал «НГ» исследователь отдела по Европе и Центральной Азии Human Rights Watch Стив Свердлоу.
Ситуация, сложившаяся в Таджикистане, по мнению Кабири, ведет к радикализации населения, особенно молодежи. «После закрытия нашей партии молодежь стала мишенью экстремистских групп. Наша партия на протяжении 15 лет была в составе парламента, я был 10 лет членом парламента. Как только нашу партию закрыли в 2015 году и объявили ее экстремистско-террористической, резко усилилась тенденция радикализации и исламизации общества. К сожалению, сегодня в составе различных группировок в боевых действиях в Сирии и Ираке участвует более 2000 выходцев из Таджикистана. Кстати, до закрытия нашей партии у Таджикистана был имидж более-менее стабильной в Средней Азии страны с наименьшим количеством участников в составе вооруженных радикальных групп. Сейчас же Таджикистан в этом плане впереди всех государств Средней Азии», – отметил оппозиционный политик.
Другой причиной радикализации общества он считает изменения стратегии развития Таджикистана. «Душанбе в последние два года резко сменил стратегию развития страны. Главным направлением теперь значится не социально-экономическое развитие, а сохранение стабильности и безопасности. Это развязывает руки и властям, и спецслужбам, и силовикам. Общей риторикой на ближайшие несколько лет будет борьба с терроризмом и экстремизмом. Это позволит властям объяснить населению, почему жизнь не улучшается. Тема безопасности поддерживается и Китаем, и Россией. Но опасность заключается в том, что количество недовольных в стране растет. Угроза Таджикистану идет не со стороны Ближнего Востока или Афганистана, основные партнеры – Россия и Китай – смогут отразить нападение, если таковое случится, она внутри страны. А этот конфликт уже будет носить другой характер», – сказал «НГ» Кабири.
Виктория Панфилова, Обозреватель отдела политики стран ближнего зарубежья "Независимой газеты"